Яков Лович - Враги

Русско-японская война впервые всколыхнула это славное, немного сонное царство. Нагрянула миллионная армия русских солдат, понаехали подрядчики, крупные и мелкие дельцы, весёлые девы, тёмные спекулянты, всякие ловкачи без роду и племени. Закрутило, завертело Харбин в диком угаре без толку разбрасываемого российского золота, пьяных кутежей, дебошей, спекуляций, растрат, хищений, карточной, сумасшедшей игры, когда в одну ночь проигрывали и выигрывали целые состояния. Цвели ядовито шантаны – разные «Буффы», «Палермо», «Аполло», «Портсмуты». Платили, не охая, по полтораста рублей за бутылку шампанского, купали в нём визжащих шансонеток, да и не только в вине, а просто в золотом потоке, ибо уезжали они из Харбина вполне обеспеченными надолго, если не на всю жизнь. Именно здесь, в этих злачных местах, расцвела и стала всероссийской известностью Плевицкая, чтобы через много лет стать известностью мировой – но уже не в амплуа певицы, а в роли предательницы.

В пьяном угаре жил Харбин – пропивал бесславную, тяжёлую войну… Кутили подрядчики, инженеры и спекулянты, кутили и офицеры – бешено, дико: забыться, обмануть себя – «хоть день, да мой!» Похищали из театров понравившихся артисток, срывая спектакли, забрасывали золотыми монетами певиц и певцов. Недаром, когда разбирали много лет спустя устаревшие театральные постройки, находили китайцы-рабочие в щелях полов и даже стен золотые российские империалы.

Кончилась война – и, словно кошмарный сон, испарились все эти пьяные, суматошливые, шумные люди. Всё успокоилось, стало на свои места. Зажили ещё лучше, потому что многие российские миллионы остались здесь, прилипли по рукам. Эти миллионы озолотили край, создали новые дела, толкнули русскую энергию в разные медвежьи углы огромной страны.

Так жили, богатели, обрастали жиром русские люди, заброшенные сюда. Блаженно и счастливо жили – под мудрым управлением Хорвата. Словно новое племя российское появилось в этих далёких краях. И имя этому племени было – от КВжд – «кавэжэдэки».

Революция 1917 года и даже грозный Октябрь мало изменили жизнь Харбина и линии КВжд. Но в 1920 году, после того, как растаяла Белая Мечта, вдруг нагрянули, нахлынули в Хорватию со всех сторон – с востока, с севера и особенно с запада – тысячи и тысячи запуганных, разбитых и морально и физически, растерянных, несчастных, замученных кровавой борьбой российских граждан. Они ехали в поездах, переходили границу пешком, плелись на усталых, измученных лошадях. Это было нашествие, великое переселение народов. Это было страшное время, когда русские люди, раздавленные, выброшенные большевиками на чужбину, были неорганизованы, растеряны и беспомощно озирались вокруг, видя чужие народы, чужую жизнь, чуждые нравы и обычаи, к которым волей-неволей приходилось приспосабливаться, чтобы существовать.

И милая Хорватия всех приняла, всех обласкала, всем помогла. Белобородый дедушка Хорват всем своим многолетним авторитетом, дипломатическим тактом, политической ловкостью сумел прикрыть, уберечь незваных гостей от недовольства хозяев страны.

Рассосались, разметались по всей КВжд пришлые русские люди – ещё недавние бойцы, солдаты Белой Идеи. Медленно стали устраиваться. Не легко это было, не просто, не всем повезло. Но года через два как-то умялись, растряслись. По маньчжурским степям, в тайге, в горах, по станциям, а главным образом в Харбине, осели все те, кто не хотел примириться с большевизмом, ушёл поэтому из России и предпочёл скитальческую жизнь примирению с властью Хама. Это были смертельные враги большевиков – и те так это и расценивали в своей дальнейшей работе по проникновению в Маньчжурию и Китай.

Здесь, на линии КВжд, собрались, как в музее, различные классы и слои России, со многих ее концов – с Волги, с Урала, из Западной Сибири, из Уссурийского края, из Приморья. Собрались сюда, чтобы отдохнуть, зализать раны, помолиться о погибших в борьбе, собраться с силами и, если будет возможность, снова ринуться в сечу с временно победившим большевизмом. Думали, мечтали, что время это скоро придёт, что недолговечна советская власть и вот-вот снова затрубят трубы великого сбора.

А пока – кто мог, кто устроился – присматривались к быту кавэжэдэков, учились у них, учили их. Жадно набросились на неприхотливые радости жизни, словно торопясь вознаградить себя за ужасы недавней борьбы: летом купались в Сунгари, загорали на маньчжурском огненном солнце, ездили на дачу. Зимой служили, торговали, создавали новые дела, строили. Конечно, пили водку под чудесные маньчжурские соления, покучивали в ресторанах, ходили в театры и в кино – и спорили, спорили, спорили о будущем устроении государства Российского.