Людвиг Ренн - Война

Слева на табуретке стонал младший фельдфебель Хорнунг; похоже, он не был ранен, может быть, контужен.

Я не знал, что мне делать, и остановился возле него.

Он взглянул на меня и произнес как-то манерно:

— Добрый вечер! — И снова начал раскачиваться. Одежда на нем была почти целехонька, только вся в глине. Я не любил его; он был большой насмешник.

— Ах, какое странное ощущение у меня в голове! Все идет кругом!

Я слышал это словно издалека. Я чувствовал, как на меня наползает что-то страшное. Меня бросило в дрожь.

— Я должен вернуться в роту? Нет, я не считаю, что мне нужно туда, на передовую, я уже был там.

«Это он что — со мной говорит?» — подумал я и не мог слушать дальше.

— Когда мне на спину упала эта дощечка, я хотел броситься в атаку. Ах, вовсе нет! Я же знаю, что говорю! — Это прозвучало злобно и презрительно. — У меня мысли разбегаются. — Он закрутил головой, и это еще больше одурманило мои взбаламученные чувства.

К Хорнунгу подошел врач:

— Я дал вам лекарство. Теперь возьмите себя в руки! А вы? — обратился он ко мне. — Вы не ординарец ли Фабиана? Идите-ка сюда!

Меня посадили на табурет. Кто-то отколол булавку с моего плеча, стащил рукав и мундир. Сняли и рубашку. Мне стало холодно.

— Довольно глубокая рана в мякоть! Можете считать, что вам повезло! Осколок изрядно порвал мышцу. Или это была шрапнель?

— Нет, пуля.

— В таком случае стреляли с близкого расстояния.

— С восьмидесяти метров, господин военврач.

— Так вы участвовали в атаке?

— В общем-то нет. Я дожидался с господином старшим лейтенантом подхода остальной роты. — Глаза у меня застлало туманом.

— Как шли люди в атаку?

— Великолепно, господин военврач! Они полностью сменили предыдущих.

— Вот как? Там есть очень тяжелые ранения.

Хорнунг что-то бормотал у меня за спиной, но все это заволакивала черная пелена. Я сидел выпрямившись, чтобы не дать ей поглотить меня совсем.

— Ну, теперь шприц с противостолбнячной! Протрите ему здесь кожу!

Унтер-офицер санитарной службы протер чем-то холодным небольшой участок кожи у меня на груди справа. Врач прихватил кожу и воткнул шприц. У меня совсем потемнело в глазах, и я оцепенел.

Я очнулся. Ощущение необыкновенного счастья струилось во мне. До меня донесся стон. Хорнунг сидел, возвышаясь надо мной. Я лежал на носилках. Что-то сдавливало мне грудь.

Я почувствовал на себе широкую повязку.

— Долго я был без сознания? — спросил я Хорнунга.

— Не знаю. Время так тянется…

Я заглянул под то, что было на мне. Что-то страшное там, под этим суконным одеялом. А это что? Грудь у меня была покрыта холодными пузырями. Мои омертвелые пальцы ощупывают их. Вот оно! Приближается… Все ближе, ближе… Мне страшно… Сейчас…

Пробуждение было радостным. О, все миновало!

Хорнунг стонал:

— Хоть бы стошнило, что ли! В голове гул!

На перевязочном столе горели две карбидные лампы.

Старший лейтенант санитарной службы подошел ко мне и заслонил собою свет:

— Ну, как вы себя чувствуете?

— Хорошо, господин военврач!

— Расскажите еще об атаке! Страшно было?

— Нет, это было великолепно — как они бросились в атаку, все, кто до этого ныл, сидя в туннеле! А ведь один из них сказал однажды — я шел мимо и услышал, — что ему, дескать, все равно, если даже он в плен попадет. И вот он бросается в атаку и падает. Наверно, он убит.

— Так что же в этом великолепного?

— Великолепно, господин военврач, — ведь все они вдруг потеряли всякий страх! Охваченные одним чувством, они пошли в атаку, и это было прекрасно, ни с чем не сравнимо!

Снова подступил страх, но мысли о великолепной атаке еще ослепляли меня, и страх пока не мог над ними возобладать.

— Что вы ощутили, когда стали терять сознание?

— Что-то надвинулось на меня, и все пропало, я видел только свет. Потом меня сковало, и я напрягся, чтобы не подпустить к себе это. Дальше ничего не помню. А когда пришел в сознание, почувствовал себя прекрасно.

— А больше вы ничего не почувствовали?

— Все тело у меня покрыто пузырями, а рот распух. И пальцы омертвели.

Он что-то пробормотал, чего я не смог понять в обволакивающем меня сером тумане. Туман рос, густел, становился страшным, плотным, как сукно. Я старался собрать свои мысли воедино, но их обволакивал серый туман. Где-то вверху еще блистал какой-то отсвет, все остальное — комок серого сукна. Губы! О-ох! Что-то ужасное надвигалось все ближе и наваливалось свинцовой тяжестью. Но я старался ее преодолеть, удержаться! Все ближе и все ужаснее! Нет!..