Людвиг Ренн - Война

Вдруг около полудня раздался страшный взрыв. Земля содрогнулась. По темному проходу мы бросились к главному туннелю. Но оттуда бежали нам навстречу и отбросили нас назад.

— Что случилось?

— Снаряд попал в туннель!

Я уже ощутил запах гари от снаряда.

Когда возбуждение немного улеглось, мы вошли в туннель. Свет свечей потускнел еще больше. Надломились в середине две деревянные балки перекрытия. Других повреждений не оказалось.

После обеда я понес донесение в батальон. Перед блиндажом я увидел кровь: здесь ранило часового. Толстое стекло двери лопнуло, на земле валялись осколки. Но капитан и его адъютант весело смеялись.

Ночью я снова слышал разрывы и треск деревьев над головой.

Наступившее утро было ясным. Светило солнце, и над нами опять кружил большой французский аэроплан в сопровождении маленьких. Над Тюркенвальдом снова поднимались огромные облака от разрывов снарядов.

В обед пришел батальонный ординарец — мне бросилась в глаза его бледность.

— Господин старший лейтенант, из батальона приказали сообщить, что французы прорвались в Тюркенвальд. Третьей роте приказано занять позицию здесь, на краю леса.

Мне показалось, будто все вокруг тоже вдруг побелело.

— Ординарцы, приготовиться!

Было пять минут первого.

— Поднять взводы по тревоге! Командиров взводов ко мне!

Я побежал по темному ходу в туннель и там в первую дверь налево. Лейтенант Эйзольд сидел с двумя офицерами саперной службы и играл в скат.

— Господин лейтенант! Поднять взводы по тревоге! Господам командирам взводов к господину старшему лейтенанту!

Он посмотрел на меня широко раскрытыми глазами.

— Что случилось?

— Французы в лесу Тюркенвальд.

В левой руке он еще держал карты, а правой потянулся за противогазом.

— Какой нам отдается приказ?

— Пока только поднять всех по тревоге!

Я побежал дальше к Зейделю.

Он курил трубку и произнес всего лишь:

— Ну, теперь началось.

Он выбил трубку и поднялся.

Я побежал назад и нашел Фабиана с капитаном наверху, на бетонированной орудийной площадке.

На опушке Тюркенвальда я увидел перемещающихся людей, но не мог разглядеть, французы ли это. Как могло случиться, что французы оказались так близко и при этом не было слышно ни единого ружейного выстрела? И ведь должны же были прислать из леса нарочного!

Может быть, это ошибка? Капитан тоже, по-видимому, сомневался:

— Мне кажется, это наши. Пошлите туда дозор!

А может быть, французы прорвались через соседний полк и вклинились между нами и нашей передней линией?

По ту сторону Тюркенвальда взлетела желтая ракета и рассыпалась. Фабиан указал на нее капитану:

— Похоже, впереди еще держатся и дали желтую сигнальную ракету. Может быть, нужно сразу идти в контратаку?

— Нет, решение остается за командиром полка. Будем ждать его приказа.

Между тем подошли командиры взводов и стояли, перешептываясь, в углу. На земле лежал убитый, с которого сняли ботинки, носки и брюки: не хватало обмундирования.

Мы долго ждали. Наконец вернулся командир посланного дозора и доложил, что их обстреляли из Тюркенвальда, но он полагает, что стреляли свои.

— Одного из дозора ранило в ногу.

— Вы что же — не окликнули их?

— Так точно, господин капитан, окликнули. Но они не ответили.

Фабиан как-то странно посмотрел на командира дозора и отпустил его. Кажется, он ему не поверил.

Появился ординарец из роты, которая располагалась справа наискось от нас, и сообщил:

— Тюркенвальд занят французами. От рот передовой линии никаких вестей.

Справа приближались двое артиллеристов, они тащили под руки третьего. Ему оторвало обе ноги выше колен. Кровь хлестала из лохмотьев брюк.

Между тем с момента первого донесения прошло уже три часа. Фабиан послал меня передать по взводам, чтобы они получили у Эйлица мясо в консервах, сухой спирт и сельтерскую воду, так как кухня сегодня, очевидно, не подойдет.

Я пошел, по окопу, где теперь были выставлены часовые. Один стоял, сгорбившись, так что даже его каска не выглядывала из окопа.

Я остановился.

— Ты чего боишься?

Он не смотрел на меня. Это был один из новобранцев второй роты.

— Ну и выгляни! — рассмеялся я. — Ведь никого не видно! Только солнышко светит!

Он не шелохнулся. Что мне оставалось делать?

Когда я вернулся, тот, что без ног, лежал в нашем блиндаже на полу и стонал. Похоже, он был без сознания. Эйлиц раздавал консервные банки и все прочее прямо над ним.