Алексей Федоров - Моя война

– Он (Луи назвал фамилию того русского эмигранта) обманул вас. Вы так ненавидели фашистов, и наши товарищи понимали, что, несмотря на ваши большевистские взгляды, вы будете хорошо воевать, что мы безоговорочно решили взять вас в «маки́». А вот ваш соотечественник предал нас: меня арестовали через четыре дня после вашего ухода, арестовали и моих друзей. До конца войны мы пробыли в Бухенвальде. Мы думали, что виноваты вы – уж очень быстро после вашего ухода нас взяли. Мы решили, что вас подослало гестапо. Но, когда мы вернулись домой и услышали, что наш сосед ушёл с немцами (позже мы узнали подробности о его связях с гестапо), нам стало ясно, что это он предал нас. Мы думали, что вас постигла такая же участь, что и нас. Но вот, сынок, я вижу тебя живым и здоровым. Расскажи, что произошло с тобой и твоим приятелем.

Я коротко поведал ему о наших приключениях.

– Да, я слышал о тех русских партизанах. Так это были вы, храбрецы, дравшиеся в Анжери?

– Да, это были мы, отец…

– Слава Богу, что я не ошибся в тебе!

Мы посидели еще часок, поговорили о политике де Голля по отношению к ФРГ (взгляды разошлись, как и 16 лет назад), навестили соседей, у которых в 1944 году мы ночевали, обменялись адресами и распрощались.

Мы долго переписывались с Луи Калё, но затем переписка прекратилась, по-видимому, он скончался.

Это отступление от повествования всколыхнуло массу других воспоминаний и показало мне, насколько бренна наша жизнь. Всё проходит, и в старости остаются только воспоминания. Когда-то был молодым, сильным, дрался с фашистами, любил, страдал, а сейчас мне пятьдесят восемь лет, здоровье сдает, очевидно, скоро конец и мне.

…Мы шагали с Яшкой на восток к не такой уже далёкой Швейцарии. По прямой до нее было не более сотни километров.

– Завтра-послезавтра мы окажемся в пограничной полосе. Хорошие карты издает фирма «Мишлен», обозначен каждый куст, за которым можно спрятаться, – сказал я.

– Думаю, сейчас торопиться уже не следует, нужна осторожность, наверное, вблизи границы охрана сильнее, – заметил Яшка.

Мы прошли деревню, прилегли в кустиках и стали на карте намечать путь до границы. Оставалось километров пятнадцать. По моему настоянию мы все же решили спешить и, закусив, пошли бодрым шагом. Во второй половине дня оказались на лесной дороге. Там и встретили двух немцев. Встреча произошла на повороте дороги и была столь неожиданна, что мы не успели даже растеряться или испугаться. Неожиданной была встреча и для немцев. Мы разошлись, даже не успев разглядеть друг друга. Краем левого глаза я, слегка повернувшись к Яшке, увидел, что немцы встали на повороте, и смотрят нам вслед. Чтобы казаться спокойнее, я начал что-то говорить Яшке (кажется, просил не оглядываться) и при этом жестикулировал.

Немцы не остановили нас, и вскоре мы были в небольшой деревне.

У нас появилась мысль, что именно где-то здесь должны быть русские, такие же бродяги, как и мы. Начали расспрашивать о них, и это стало нашей тактической ошибкой. После такого вопроса французы сразу замыкались и, дав еду, просили покинуть их.

Встречали нас везде хорошо, давали еду, вина (но не угощали сигаретами) и быстро спроваживали, говоря: спросите о русских в … (называли одну из деревень). Может, там знают.

Убедившись, что действуем неправильно, мы решили переночевать, а назавтра двигаться дальше. Заночевали в сарае около за́мка рядом с деревней Савиньи. Я хорошо запомнил тот тихий вечер, когда над узкой речкой стлался туман, а в покрытом свежей зеленью лесу смолкали постепенно голоса птиц. Тишина была необыкновенная, картина сказочная. Лес, речка, туман, в сумерках виден обнесенный высокой стеной замок. Щёлкал соловей. Старое, доброе мирное время! Здесь жили люди лишь со смутным представлением о войне. Они уже легли спать и им неведомо, что двое русских бродяг измученных невзгодами войны, тихо крадутся к сараю.

– Может, в замке немцы? – шепчет Яшка.

– Чёрт с ними, ведь не пойдут же они спать в сарай.

Подошли к сараю. Глубокие сумерки. Глаза привыкают к темноте, различают стену сарая. Я подсаживаю Яшку, передаю ему сумку с двумя бутылками вина и едой и, уцепившись за его протянутую руку, с обезьяньей ловкостью влезаю на сено.

– Ну теперь не грех на сон грядущий раскупорить бутылочку, – говорю ему, поудобнее устраиваясь на сеновале.

Яшка пальцем проткнул пробку внутрь бутылки, и мы быстро опорожнили ее. Не успел Яшка достать из сумки хлеб и мясо, как послышались шаги. Мы насторожились: неужели выследили? И тут же: надо бежать. Но дверь-то одна, а в неё уже входят. С нашей точки вход не был виден, да если бы и проглядывался, то всё равно мы не смогли бы рассмотреть, кто вошёл и сколько их, – темнота была такая густая, что, казалось, ее можно было чувствовать рукой. Мы затаились и стали прислушиваться. Судя по шёпоту снизу, вошли двое, вроде мужчина и женщина.