Николай Иванов - Объект 217

– Что вы хотите со мной сделать?

Старшина пожал плечами, но, посчитав, что не раскрывает никакой тайны, сообщил:

– Приказ простой – переправить вас через линию фронта. Там почему-то очень хотят с вами побеседовать.

Эльза застонала, но это вырвался стон бессилия, хотя Леша и подался на помощь.

– Ничего, скоро наши придут, – постарался подбодрить, а на деле лишь ввел в еще большее уныние Эльзу конвоир.

Сам, поминутно оглядываясь на пленницу, стал исследовать овраг с тонким ручейком по дну. Так вот где всю ночь соревновались соловьи с лягушками! Вода, пахнущая торфом, его не интересовала, принялся искать лесные лакомства. В ожиданиях и поисках не ошибся: земляничная поляна обнаружила себя мелкими белыми цветками. Только и ягода была еще та девочка – отгородилась от всего мира крапивой, дав сначала ей вырасти и только после этого под ее защитой сама заалев выпуклыми боками. А крапива, дурила, и рада стараться: готова жалить любого, кто протянет к недотроге руки, рискуя при этом самой оказаться вытоптанной…

Так и получилось. Смяв крапиву, Леша удовлетворенно улыбнулся, присел и принялся двумя руками, словно при стрельбе «по-македонски», выхватывать под зелеными зонтиками красную, покрытую легкими пупырышками ягоду и насыщаясь ею. Эльза, вынужденная трясти головой в борьбе с комарами, лишь облизала пересохшие губы. Благо ненасытным кровопийцам, как и людям, оказалась свойственна леность, и они роились вокруг пропитанных кровью бинтов, не утруждая себя дополнительными усилиями впиваться в тело.

Вернувшийся старшина, почесывая не сумевшие спастись, красные от крапивы руки, протянул девушке газетный кулек, полный земляники. Замешкались, как поступить со связанными руками Эльзы. В конечном итоге Леша развернул кулек и поднес, словно скатерть-самобранку, листок к губам пленницы. Та стала подбирать ими ягоду и вдруг отпрянула: из просвета в земляничном ковре в нее впился знакомый сверлящий взгляд с прищуром. Портрет Сталина, оказавшийся на надорванном клочке газеты, был уже весь в красных пятнах, и старшина пересыпал оставшееся лакомство себе в ладонь. Ощущая, как губы девушки касаются его руки, блаженно прикрыл глаза. Война – она одинаково лишила ласки что мужчин, что женщин. Какое, наверное, наступит блаженство после победы! Вот детей нарожается! В любви и нежности.

Дождавшись конца трапезы, поднял одну из упавших на землю ягод и словно мелком принялся дорисовывать Сталину красную бороду. Художество понравилось Эльзе, и хотя ягоды уже кончились, она коснулась липкими, но сладкими губами ладони старшины еще раз.

Бубенец и Нина в это время наблюдали из кустов, как торопливо перемахнул насыпь Кручиня. Похождения наблюдателя за самолетами их мало интересовали, и когда хотели уже продолжить свой путь, отпрянули назад: за политзэком крался парнишка. Приглушая рукавом звук, он несколько раз болезненно чихнул, и Нина, молча согласовав свои действия с командиром, окликнула:

– Эй, парень!

Семка поначалу отшатнулся от незнакомой парочки, но капитан с фотоаппаратом на груди стремительно подошел к нему, принялся поворачивать в разные стороны, не давая сомневаться в правильности и нужности своих действий. Радостно обернулся на спутницу:

– То, что надо, – и только в этот миг представился парню: – Я капитан Бубенец из Москвы, из редакции. Делаем материал о героизме людей в тылу, а у тебя очень красивое лицо. Ты очень подходишь для снимка. Ну-ка, замри так.

Пока капитан выстраивал кадр, Нина полюбопытствовала у «красавца»:

– А кто тут у вас лучше всех работает на стройке? Как ты считаешь, кого можно похвалить грамотой или благодарностью?

Боясь повернуться, расслабиться и испортить мужественность фотокарточки, Семка процедил сквозь зубы:

– Так бригада Прохоровой. Она лучшая. Они вон там, перед мостом, располагаются.

– Отлично, – похвалил парня Бубенец, пряча фотоаппарат.

– А… моя карточка в газете будет? – не верил Семка, наконец-то начав дышать полной грудью.

– Будет, – уверил фотограф. – А ты нас сможешь проводить до бригады Прохоровой или куда-то торопишься? – Посмотрел в сторону, где исчез Кручиня.

Боясь оказаться уличенным в таком неблаговидном занятии, как шпионская слежка, Семка отчаянно отрекся от бдительности, которую хотел проявить, выслеживая белогвардейца:

– Нет, свободен. Мы… мы только из суточного дежурства. На НП, воздушную и наземную разведку ведем. Бдительно. А там у Прохоровой… девушка есть. Я могу показать. Комсомолка. Ее снимете?