Михаил Зайцев - Прыжок в ночь

Далеко за полночь подул свежий ветерок и разогнал тучи на небе. Зябким светом засветила луна. Делая короткие остановки, мы шли, оставляя за собой серебристую от лунного света дорожку. Под лыжами поскрипывал снег. Покачивались деревья, отбрасывая смутные тени.

Шли друг за другом, готовые в случае опасности в любую минуту раствориться в безмолвии заснеженного леса, в расплывчатых тенях елей и сосен или встретиться с врагом в жестокой кровавой схватке.

С рассветом вышли к большаку. Он вдоль самой кромки леса дугой проходил по пологой, поросшей молодым ельником и березняком лощине. Дорога была расчищена, только-только повозке проехать. Чуть свернул в сторону - и застрянешь в непролазном, глубоком снегу.

Остановившись на опушке и прячась за елями, мы осмотрелись. С возвышенности, на которую вышли, хорошо просматривались дали заснеженных лесов и полей.

У дальнего леса, за лощиной, виднелись избы деревушки с редкими дымками из труб, как будто против воли поднимавшихся навстречу разгорающейся заре.

Опираясь на лыжные палки, слегка наклонившись вперед, мы настороженно вглядывались вдаль. Сержант, по уставу и по сути теперь наш «бог и повелитель», внимательно рассматривал подступы к дороге. Я мало погрешил против истины, назвав так Юру. В боевой обстановке нет для солдата никого выше командира. Его слово- закон.

У самой дороги, под густыми елками, выкопали в снегу ячейки, настелили в них лапника и улеглись ждать. Между нами было решено: большой и сильно охраняемый обоз пропустить, а нападать на обоз подвод в десять, с которым нам легко было бы справиться.

- Агафонову и Климачеву стрелять по ногам лошадей, остальным - по возницам! И никаких чтобы оглядываний, пристрелю труса, если увижу! - с силой сжал приклад автомата сержант.

- Ты что, не знаешь, нас, что ли? - обиделись мы.

- Знаю, но предупредить не мешает…

Среди еловых веток мне случайно попалась веточка можжевельника. Колючая ветка касалась лица, и я ощущал сильный запах -такой знакомый с детства. Можжевеловыми ветками мать запаривала кадки перед посолом огурцов. Чуть-чуть горьковатый запах воскресил самый дорогой образ - образ матери с ее неторопливыми движениями и добрым всепрощающим взглядом. Счастливое время - как далеко теперь все это было!

Мороз пробирал уже до костей, когда на пригорке показались высокие повозки. В каждую было впряжено по две лошади.

С легким звоном отдался звук пружин взведенных нами автоматов. Со скрипучим визгом мимо проехали первые повозки. Всего их было шесть. На высоких козлах, закутанные во что попало, сидели по двое фрицев в соломенных эрзац-калошах. От заиндевелых лошадей шел пар.

Сержант, приподняв голову, подал знак. Громом всколыхнулось лесное эхо и пошло перекликаться на разные голоса и подголоски. Лошади первых двух повозок, словно подхлестнутые, рванулись и понеслись. Оставшиеся лошади и возницы были скощены нашими очередями.

Прекратив стрельбу, побежали к повозкам. Оказавшись у последней, я остановился. Одна лошадь в упряжке была убита, вторая, держа на весу раненую переднюю ногу, стояла, понуро опустив голову. Крупные слезы бессилия катились из ее фиолетовых глаз, намерзая на ресницах. По копыту, кровеня снег, стекала кровь.

- Придется пристрелить, чтобы не мучилась, - произнес подошедший сержант.

Подняв автомат, он выстрелил в голову лошади.

В первых повозках кроме овса в мешках ничего не было. Зато в последней, похожей на фургон, мы нашли колбасу, хлеб, консервы, сигареты и даже шоколад. Все с этикетками разных стран.

Нагрузившись трофеями из расчета: своя ноша плеч не тянет, - не задерживаясь, тронулись в обратный путь. Погони мы не боялись, зная, что фрицы в лес не сунутся. Ощущая за плечами тяжесть туго набитого вещмешка, я, не чувствуя усталости, не шел, а словно летел по снегу. Как мальчишка, радовался столь удачно проведенной операции. Мысленно готовясь поразить воображение товарищей своим рассказом, я отводил для себя не первое, но и не последнее место.

Еще засветло устроили большой привал и даже вздремнули. Зимой сумерки наступают рано. А ночью за нами увязались волки.

- Колбасу, дьяволы, учуяли, - прошептал сержант Юра. - Сейчас я их угощу.

Грохот автоматной очереди прокатился по лесу. Огоньки глаз метнулись и исчезли в густом ельнике. По дороге к своим еще не раз слышали мы отдаленный волчий вой.

Уставшие, но с радостным чувством успеха, мы за полночь добрались до места. Всю провизию сдали в штаб батальона. Консервы, хлеб, колбаса и сигареты были розданы всем десантникам нашего батальона (нас осталось, увы, не так уж много), а шоколад отослали раненым.