Олег Меркулов - Ради тебя

Они почти не разговаривали, но из отдельных их слов он понял, что они быстро шли с раннего вечера с полным боекомплектом и сухим пайком на два дня.

Они засыпали сразу, и скоро на чердаке и внизу уже не переговаривались, а храпели и сонно стонали, только один солдат недалеко от него долго курил, и было слышно, как с хрипом дышат его легкие. Солдат, наверно, был пожилой. Не вставая, он сунул ствол шмайсера между досками крыши, чуть сдвинул их и посмотрел в щель. Ночь была безлунная, но с чистого неба светили звезды, и хорошо было видно дома, деревья и как далеко за ними взлетают и падают ракеты. Он послушал гул, который доносился с той стороны, где взлетали ракеты, и снова уснул.

Когда рассвело, но все еще спали, он, переступая через ноги, спустился с чердака и вышел из сарая мимо часового, который дремал, сидя под дверью и обнимая карабин. Часовой похлопал на него глазами, ничего не сказал и уронил в локоть голову.

Улицы были пустынны, только дважды ему попались патрули, которые возвращались в деревню. После бессонной ночи патрульные смотрели мимо него или сквозь него, так что «Проверено» капитана не пригодилось.

Дорога, свернув за угол леса, вытянулась прямо, как струна. За последними деревьями земля понижалась, и отсюда, от угла леса, все было видно на несколько километров вперед.

На привале, подумав: «Сегодня я доберусь», — он достал вторую банку рыбных консервов и остаток копченой колбасы. Сначала он съел рыбу, поддевая ее из банки ножом, а после долго жевал сухую колбасу, запивая водой из фляги. «Сегодня я доберусь», — повторил он мысленно и не торопился вставать, а полулежал на боку, опираясь на руку, слушал, как над ним заливается жаворонок, и смотрел, как с запада медленно тянутся грузовики с красными крестами в белом круге. Грузовики на перекрестке делали правый поворот и ехали к югу, по пути ему.

В Лесках, в школе, был полевой госпиталь. Возле школы у домов и заборов сидели и лежали тяжелораненые, а легкие слонялись и старались попасть в перевязочную без очереди. Те из них, кто прошел обработку и получил направление в ГЛР, держась группами, раскладывали хлеб, концентрат и консервы по вещмешкам, и уходили в тыл. Старшие групп в вещмешке несли их истории болезней с первой короткой записью и карточки передового района. В карточках клетка с нарисованным в ней ранением в руку была подчеркнута. Под клеткой подпись определяла: «Может следовать пешком». Вот они и следовали.

На их шинелях и плащ-палатках окопная глина и бурые пятна от крови были еще свежими. Ветер не успел ни просушить их как следует, ни выдуть запах пороха и тола. За месяц он отвык от этого запаха. Он вообще отвык от всего за этот месяц и, шагая с краю дороги, смотрел по сторонам.

Он отвык и от небритых, закопченных лиц с провалившимися главами. У одних в глазах была усталость и равнодушие, которые приходят после боя; глаза других перебегали с предмета на предмет, оценивая, нет ли за забором, в окне дома, под машиной фрицевского пулемета или автоматчиков. В глазах третьих была только боль. Эти молчали, ходили медленно и осторожно и все курили.

Тяжелые лежали и сидели там, где их сгрузили. Если могли, они смотрели на школу. Оттуда приходили сестры и санитары с носилками. Сестры командовали санитарам: — Этого. Того, с кровотечением… Сержанта… Вон того, со жгутом… — Тому, кто прикидывался, что ему хуже, чем было на самом деле, сестры говорили: — Подождешь, есть и потяжелее тебя.

Он немного не дошел до школы, когда его обогнала полуторка. Полуторка затормозила перед ним, и из кабины выпрыгнул шофер-грузин.

— Эй, кацо! Давай помогай!

Вдвоем с грузином они вытащили из кабины танкиста. Голова, лицо, руки и спина танкиста были замотаны бинтами. Обгорелый и разрезанный комбинезон, гимнастерка и нижняя рубашка свисали от пояса на колени и по бокам. Танкист не стонал, а кряхтел.

Они повели танкиста к калитке. На полпути сестра в докторской американской шапочке с шелковым крестом перехватила у грузина руку танкиста.

Грузин, вместо того, чтоб идти к машине, таращил на сестру глаза и улыбался от уха до уха.

— Не скалься, — сердито сказала сестра. — Выгружай остальных.

Грузин бежал впереди них и, пятясь, чмокал губами, закатывая глаза, и качал головой.

— Пэрсик! Зачем такая строгая? Мое сэрдцэ сохнэт за рулем.

— Уйди! — крикнула сестра.

Грузин засмеялся и крикнул вдогонку:

— Вэчером заскачу. Расскажу, как хорошо тэбэ будэт ездить по Тбилиси. Жди, пэрсик. Кацо не обманэт!