Олег Меркулов - Ради тебя

У Никольского из-за этого были неприятности с Сазоновым. Сазонов сказал ему как-то:

— Вот что, больше чтоб не было этих разговоров. Есть Гитлер и есть Тельман. Мы не валим всех в одну кучу. Есть немецкий фашизм, но есть и немецкий народ!

— Это дело ваше! — буркнул Никольский.

Сазонов покраснел, потом побледнел, потом опять покраснел:

— Наше. Но наше дело еще и не позволять таким, как ты, валить их в одну кучу.

— Чихал я! — тихо, но как-то стойко сказал Никольский.

— Чихай! — согласился Сазонов. — Но предупреждаю: чихай про себя. Чтоб я больше не слышал. — Сазонов подошел к Никольскому вплотную и, стуча пальцем ему по карману на гимнастерке, предупредил: — Понял? Понял?!

— Понял, — помедлив, ответил Никольский. Желваки на его щеках так и ходили, и глаза щурились, глаза стали совсем щелкой. Можно было подумать, что Сазонов и Никольский подерутся. — А если буду? Доложишь в «Смерш»? — спросил Никольский.

— Нет! — обрезал Сазонов. — Не доложу. Сведу туда за шиворот!

Теперь Сазонов был убит. Теперь Никольский мог говорить, что хотел.

Никольский засунул документы в карман немца.

— Parteigennosse, где же ваш санпакет?

— Наверное, отдал тому, — сказал Игорь.

Один из немцев ходил в атаку уже раненым. На голове у него были намотаны бинты. Так что у этих «Parteigenossen» они добыли только два санпакета.

К вечеру их положение было хуже нельзя. Последние офицеры собирали последних людей. Из погребов вылезали раненые. Командовал батальоном их ротный. Он и старшина ходили от окопа к окопу, и раздавали патроны. Каждому доставалось по три горсти. Тем, у кого были автоматы, старшина давал еще штыки.

Ротный говорил:

— Под танки не лезть! Пропустить! Но пехоту хоть зубами, но положи!

Ротного слушали молча и вопросов не задавали.

Пушки в поселке и за поселком можно было сосчитать по пальцам. Ротный разделил людей так, чтобы каждую пушку прикрывала группа. В эти группы он наталкивал раненых, а нераненых растянул между пушками. Каждый нераненый должен был удерживать несколько развалин. В общем, приходилось им кисло. Так кисло, что кислее и нельзя.

К тому же далеко сзади них что-то происходило. Там были слышны взрывы, урчание моторов, причем все это двигалось к ним, приближаясь и приближаясь. Скоро стало слышно и пулеметную стрельбу. Было непонятно, то ли это корпус пробивается к ним, то ли сзади сжимают немцы, и это тревожило всех, а офицеры ничего объяснить не могли.

Они распределились так.

Летчика с пулеметом положили в пристройку, чтобы он мог прикрывать и ту бесколесную пушку.

Они объяснили летчику, что МГ греется и бить длинными очередями нельзя, да и лент было мало, и дали летчику вторым номером Пескового. Если бы летчика убило, а пулемет остался цел, пушку должен был прикрывать Песковой. Летчик сразу же заставил Пескового перетереть в ленте каждое звено.

— И не смотри как сыч! — приказал ему летчик по-офицерски. — Иначе насидишься на губе!

Ближнюю к пристройке часть цеха должен был держать Никольский, середину — Батраков, дальнюю — Игорь. Игорю с его места был виден и вход в подвал. Между ними к дыркам в стене ротный положил пару раненых. Так что, кроме пушки, они должны были держать и весь цех.

В цехе было жарко. Дырявая крыша тени не давала, за день камни и машины накалились, от них так и пыхало. После плова хотелось пить, Песковой два раза ходил в овраг за водой. Они пили из ведра, но вода быстро нагревалась, и жажда не проходила. Третий раз Песковой за водой не пошел.

— Там фрицы, — сказал он. — Слышал, как говорили. Вот зажали, а?

Эти фрицы из оврага убили Никольского. Когда началась атака, лейтенант из бесколесной пушки справился с теми танками, которые шли на них. Он подпустил и «тигров», и тех, которые были поменьше, до огородов, а потом, стрелял из пушки так быстро, как будто он стрелял из карабина, подбил или зажег их одного за другим; танки и прицелиться в него не успели, а эсэсовцев они прижали за дорогой. Но тут из оврага выскочило сразу человек двадцать. Половину летчик успел застрелить, но остальные были уже возле пушки. Они бы добили расчет, но к нему метнулись ротный и старшина, и из цеха Никольский. Никольскому было ближе.

Батраков, удерживая немцев за дорогой, крикнул Игорю: «Я сам!» — и Игорь выпрыгнул за Никольским.

Никольский успел застрелить двоих, но ему бросили под ноги гранату, граната взорвалась, и Никольский, махнув, как пустыми рукавами, руками, упал, не добежав. Игорь, расстреляв остаток магазина, отшвырнул пустой шмайсер и выдернув финку, догнал того немца, который бросил под Никольского гранату. Немец обернулся, дал очередь, с Игоря сбило пилотку, но он вздернул левой рукой ствол, так что следующая очередь пошла в небо, и всадил финку под левый нагрудный карман немца: финка вошла под карман сначала с хрустом, как через коробок спичек, а потом мягко, как в землю. Немец ахнул, выпустил автомат, схватился обеими руками за ручку, пошел к забору и там упал. Около пушки еще убили старшину. Когда тут все кончилось, Игорь и ротный подтащили Никольского за станину.