Олег Меркулов - Ради тебя

— Вот собака, — ругался ротный. — Нашелся же! Потом за такого оправдывайся. Плохо воспитываете, плохо знаете, личный состав! Пиши объяснительные. Пуд соли съешь, а как узнаешь? Вот собака, вот собака!

Игорь поставил карабин, вылез из окопа и, постояв немного, пошел в цех.

Батраков на подмышках висел на рельсе. Автомат он держал в правой руке стволом вниз над темной лужей. В луже лежали пустые магазины и сидел, привалившись к ноге Батракова, солдат в телогрейке и каске. Напротив двери, на дороге, у забора и перед дверью, валялись немцы. Несколько немцев валялось в цеху, двое совсем близко от Батракова.

В лицо и голову Батракову немцы не попали, и лицо не было в крови. Оно было только черным от автоматной копоти и грязным, как у всех у них и как у немцев тоже. Черной и грязной была и его шеи, только ниже разорванного ворота гимнастерки шеи была намного чище, черной и грязной была и его голова, но даже под грязью было видно, сколько у Батракова седых волос. Собственно, Батраков был совсем седой.

Ноги у Батракова тоже были прострелены, он весь был прострелен. Вбегая в цех, немцы с ходу садили в него, потому что от двери он казался им живым, и вся грудь и весь живот у Батракова были прострелены. Только лицо и его седая голова остались целыми. Голова упиралась подбородком в теплую рельсу, и глаза смотрели в дверь — на немцев, а когда немцев не было — на горизонт. Там сейчас уходили танки, которые они не сожгли, и те немцы, которых они еще не перестреляли.

Игорь взял с рельсы последний полный магазин, попробовал отодвинуть рельсу, но она не поддавалась, прикоснулся к плечу Батракова, поискал в его карманах цилиндрик с адресом, цилиндрика не было, хотя взять его еще никто не мог, услышал шорох и обернулся. Один из немцев, приподнявшись на локте, зажимал рукой бок. Из бока немца текла кровь, ручеек ее подползал к луже Батракова.

Вскинув автомат, Игорь подошел к немцу и сапогом отшвырнул от него парабеллум. Парабеллум отлетел и заскользил по цементу, вертясь. Немец следил то за парабеллумом, то как поднимается и опускается ствол автомата, а из-под руки у него все текло. Ручеек его крови ткнулся в кровь Батракова, но не слился с ней: она уже загустела, а разлился рядом. Лужа теперь получилась в форме восьмерки.

Пока он собирал в цехе оружие, немец смотрел на него своими серыми глазами. Потом немец, морщась, снял мундир с изломанными знаками «СС» и лентой за зиму сорок первого в России, совсем мокрую с одной стороны майку, достал пакет и начал перевязываться. Немец был худой, но крепкий, с хорошими мускулами. На его левой руке у локтя был длинный шрам, наверное, врачи рассекли пулевую рану, а на груди выше соска шрам был бесформенный, какие бывают, когда зарастает рана от осколка. Когда немец поднимал эту руку, под мышкой у него можно было увидеть вытатуированные те же буквы «СС».

Возле подвала снова лежали убитые фрицы и наши. Среди наших был и адъютант генерала. Он сидел на верхних ступеньках, опустив голову и руки на ППШ.

Игорь обошел адъютанта и крикнул в открытую дверь:

— Товарищ генерал! Это я — Кедров! Не стреляйте!

В подвале догорали, отблескивая в докторском никелированном бочонке, последние две плошки. Никого тут, кроме генерала и застреленного в спину радиста не было. Радист, наверное, как говорил по радио, так и уткнулся лбом в приборы.

Генерал не лежал на досках. Навалившись на противогаз, он полувисел на них лицом к двери, опираясь об пол коленями. Когда Игорь вошел, генерал сунул ТТ под противогаз.

— Ну, что там? Фу ты! — Генерал морщился. — Садись, Игорь.

— Может, вам лучше лечь?

Генерал положил щеку на доски.

— Нет. Пока не двигаюсь — терпимо. Но стоит пошевелиться… Так как там?

Игорь сел у двери и прислонился спиной к стене.

— Неважно. — Кожа над левым виском под волосами саднила. Он не мог пошевелить бровью. — Вам надо уходить отсюда. Что вы здесь сделаете своим ТТ? Бросят фрицы гранату, они, прежде чем сунуться в такое место, всегда сначала или гранату, или очередь… А вас тут прикрыть трудно.

Пономарев поднял голову от противогаза:

— А куда уходить?

— Куда-нибудь, — ответил Кедров. Если хотите, к нам. У нас там вроде разрушенного дота. И пулемет.

— Пулемет? — оживился Пономарев. «Что ж, за пулеметом я могу, — подумал он горько. — За пулеметом и надо лежать на брюхе».

Возле двери не так пахло бензином, а спину приятно холодили камни. Соскоблив ногтями корочку крови, которая от виска до шеи запеклась и стягивала ему лицо, Игорь вытерся подолом гимнастерки. «Вот, летели в Москву, везли фрица, здорово все так было, и вот как все кончается», — подумал он.