Борис Егоров - Время ранних разлук

Володя брезгливо поморщился:

— Что значит «торгуете»? Я не торгую, а продаю. И что значит «копируете»? Я не только копирую, но и добавляю свое… Заметил отличие?

— Заметил, заметил — не очень копии на оригиналы похожи.

— Он у нас талант! — возбужденно воскликнул Вася, шлепнув ладонью по столу.

Андрей Степанович почувствовал интерес к беседе: давно не видел таких оригинальных босяков.

— И вы тоже талант? — иронически спросил он Васю.

До захмелевшего Васи ирония, конечно, не дошла, и «талант» немедленно заявил о себе:

— Вот вы ехали сюда, видели — на поворотах дороги гипсовые медведи стоят? Все мои! И в санаториях медведи мои тоже! Дайте заказ — в момент сделаю. Они у меня из фанеры вырезаны вон там в гардеробе стоят…

— Как это у вас, художников, называется? — спросил Андрей Степанович. — Трафареты? Шаблоны?

— При чем тут всякие научные слова? — недовольно произнес Вася. — Мое дело — мишку сработать из материала заказчика… Тут тоже, понимаешь, талант нужен! Вот я тебе дам мои фанерки — что ты с ними делать будешь? Или вот Петькину работу — тоже не выполнишь. Петька — мастер по потолкам. Что хочешь вылепит…

— Ну, вы ребята с божьей искрой, — снисходительно усмехнувшись, произнес Андрей Степанович. — А скажите, не знаете ли вы Стеклова Романа.

Все трое дружно загоготали.

— Ромку? Ха-ха! Он тут совсем недавно, но себя показал. Поглядите на стены — его работа!

На стенах ресторана в туманной дымке были нарисованы горные пейзажи. И вдруг на одном из них взгляд Андрея Степановича остановился.

«Постой, постой! Что-то очень знакомое! Да это же Карпаты, Словакия, Тамри… Неужели ты, Ромка, для того воевал, чтобы свой боевой путь изображать на стенах ресторана? Чтобы сидеть в этой кампании?»

— А вы его родственник? — спросил Андрея Степановича Володя.

— Некоторым образом…

— Ну, он где-то здесь. Некуда ему деться…

Потом тройка, шумно отодвинув стулья, поднялась из-за стола. Андрей Степанович остался один.

Он сидел, опустив голову, погруженный в свои невеселые мысли. И вдруг кто-то тронул его за плечо.

Перед политруком стоял старший лейтенант запаса Роман Стеклов.

— Андрей Степанович?

— Здравствуй, лейтенант, — холодно сказал Андрей Степанович, так холодно, что сам испугался ледяного своего голоса. — Вот и встретились. Не о такой встрече я думал. Как ты здесь оказался?

— А вы…

— Что я? Я к тебе приехал… Посмотреть, как ты тут рисуешь… Да ты садись. Что на вытяжку-то стоишь?

Стеклов медленно опустился на стул. Андрей Степанович смотрел в упор в его растерянные бегающие глаза.

— Как ты здесь оказался?

— Приятель один пригласил поработать. Но это временно, — еле выдавил из себя Стеклов.

— Знаю, что временно. Мне известно даже, когда это время кончится. Завтра.

Стеклов вскинул голову, вопросительно глядя на своего наставника.

— Завтра ты уедешь отсюда вместе со мной.

Роман пожал плечами, горько усмехнулся.

— Куда? Домой мне нельзя.

— Знаю. Был у тебя дома.

Это сообщение прозвучало для Стеклова так неожиданно, что он даже привстал со стула.

— Как «были»?

— Так. Сел в электричку и поехал в Ярославль.

— Значит, все знаете?

— Не все, остальное дорасскажешь мне ты… Но прежде всего решаем первый вопрос: завтра ты отсюда уезжаешь. Это мой приказ. Помни, старший лейтенант, я для тебя навсегда остаюсь политруком!

— Куда же мне ехать?

— Ко мне поедешь, в Москву. Поживешь, а там придумаем, что делать дальше. Эх, Ромка, Ромка, хороший ты парень, но вот растерялся в жизни. На фронте не терялся, а тут с женой и тещей мир наладить не сумел и отчаялся. Собраться' тебе надо, а не восьмерки выкидывать…

После этих слов долго молчали. Острота первых минут встречи прошла, и Андрею Степановичу стало очень жаль Стеклова — человека давно знакомого, человека, в которого он верил и который попал в беду.

— Вы не завтракали, Андрей Степанович? Давайте я закажу что-нибудь. Салат? Яичницу? Пива?

— Давай, давай, я действительно голоден. Надо подкрепиться.

— Может, по сто граммов возьмем?

Андрей Степанович добродушно потрепал Стеклова по плечу — от недавней строгости его уже и следа не осталось, — сказал:

— Не стоит, Ромка, по сто граммов. Не надо. Сегодня вроде никакой не праздник. Вот когда праздник будет у нас с тобой — хоть сто пятьдесят выпью. А пока — выкладывай про свою жизнь!

И Стеклов стал «выкладывать». Рассказал о том, как месяц от месяца накалялась в доме обстановка, росла в семье отчужденность, а потом и ненависть. Трудно уже сказать, с чего все началось. Семейные трагедии начала очень часто не имеют. Где-то внутри что-то кипит, зреет, а потом незаметной капли достаточно, чтобы захлестало через край.