— А немцы не заметили?
— Один часовой мельком увидел нас и пальнул, да мы мигом за избу и огородами — к тете Кате на печь.
— Молодцы!
— А еще новость, — перешел Сережа на шепот, — всем новостям… Тетя Катя сказала, что наши уже близко.
— Правда?! — разом воскликнули Павел и Сабир.
— Правда. Вчера и сегодня через село много немцев прошло на запад. Тетя Катя говорит, это наши их гонят.
— Наши, — улыбнулся Сабир.
— Значит, скоро опять будем заниматься? — спросил Сережа.
— Значит, скоро! — ответил Павел.
На этом Колина мать прервала свой рассказ.
— Больше я ничего не знаю. В тот вечер мы с Колей ушли в лес. Павел и Сабир уговаривали уйти в эти тревожные дни и Евдокию Васильевну с Сережей. Но они не решились оставить раненых, — сказала женщина.
Лейтенант Сафо Сангинов поблагодарил ее. Вскоре он узнал и продолжение истории.
Перед самым отступлением, обнаружив расклеенные портреты Ленина, гитлеровцы начали повальные обыски. Не пропустили они и избы Евдокии Васильевны, нашли подпол и схватили Павла и Сабира… К счастью, самой хозяйки и Сережи в тот момент не было дома.
Сережа видел, как фашисты поволокли бойцов в сарай, слышал, как орали на них, и потом послышались такие близкие голоса Павла и Сабира:
— Да здравствует Великий Октябрь!
— Да здравствует наша Родина!
Затем все стихло. Немцы ушли из сарая. Сережа тотчас кинулся туда, но, видно, поспешил: какой-то фашист оглянулся, увидел его, гаркнул вслед ему:
— Хальт! Хальт! — и выстрелил.
Сережа схватился за ногу, гитлеровец подбежал к нему и выстрелил второй раз.
Здесь, у сарая, и нашла его мать. Здесь увидели его лейтенант Сафо Сангинов, весь взвод, все жители села, сбежавшиеся на душераздирающий крик матери.
Сангинов продолжал расспросы, пытаясь узнать фамилии Павла и Сабира, откуда они родом, где служили, чем занимались до войны… Но был получен приказ, и лейтенант вместе со своими бойцами выступил из села, преследуя отступающих фашистов.
Перевод Н. Турской.
В кавалерийской части, сформированной в первые месяцы войны в столице нашей республики, служил человек по имени Очил и прозвищу Кузнец. Он был умелым воином, искусным наездником. Держался на своем горячем гнедом коне, точно слитый с ним, а саблей владел, говорили, как сказочный богатырь Рустам, и не было занятия, чтобы его не хвалили за это.
Кроме того, он славился умением хорошо подковать лошадь. Когда бы бойцы эскадрона ни обращались к нему, у него всегда находились подковы и он никому не отказывал, а вскоре и сам стал регулярно осматривать всех эскадронных коней и менять стершиеся подковы. Никто не знал, где он их берет. Удивлялись даже профессиональные кузнецы из полковой мастерской, которые часто простаивали без дела именно из-за того, что не хватало подков. Очил выручал и их.
Однополчане восторгались Очилом и в то же время ломали головы над его тайной. Сам Очил от прямого ответа уклонялся, говорил:
— Есть у меня интендант-снабженец, — и посмеивался в густые черные усы.
Но в один из вечеров все раскрылось.
В тот вечер у входа в место, где за высокой оградой располагалась наша часть, появился смуглый, крепко сбитый, приземистый паренек лет тринадцати-четырнадцати. На плече у него висел тяжелый хурджин.
— Кто такой? — спросил его часовой.
— Я Одил, младший брат красноармейца Очила, — ответил паренек.
— Как фамилия брата?
— Фазылов.
Часовой стал сверяться со списком, но тут появился старшина, он узнал Одила, сказал часовому:
— Это брат Очила Фазылова, бойца второго эскадрона, который подковывает нам коней, — и спросил мальчугана: — Что у тебя такое тяжелое-претяжелое в хурджине? Аж согнулся!..
Одил опустил хурджин к ногам, улыбнувшись, ответил:
— Военное снаряжение.
— Что еще за военное снаряжение? — прищурился старшина.
— Это военная тайна. Я не могу открыть ее, спросите у брата, — сказал Одил.
Старшина испытующе просверлил его взглядом, потом сам сходил за Очилом и в его присутствии велел открыть хурджин, обе сумы которого оказались набитыми подковами.
— Так-ак, — промолвил старшина, нахмурившись, и строгим тоном спросил: — Где ты набрал их?
— Сами наковали! — ответил Одил.
— Чего-чего? Сами? — изумился старшина. — Да под силу ли тебе это дело?
Одил сказал, потупившись:
— Дело-то, конечно, трудное, да ведь надо. Как говорит мой старший брат, это боевое задание. А боевое задание положено выполнять.
Читать дальше