Владимир Рыбин - Холодный апрель

В душном полусумраке магазинчика вдруг ясно послышалось ему хриплое «Хайль!». Оглянулся. Сухощавый, с каким-то шишковатым лицом продавец все так же безучастно смотрел мимо покупателей. В самом конце магазина темнел прямоугольник раскрытой двери. Возглас мог доноситься только оттуда. Александр шагнул к самому краю стенда с оружием, заглянул в дверь и первое, что увидел, — медузообразное пятно Германии, какой она была до войны. Карта висела рядом с телевизором, на экране которого стоял кто-то с вскинутой в фашистском приветствии рукой. Но это было не кино и не хроника прошлого, человек на экране выглядел явно по-современному. Замелькали другие лица, столы, — передавали какое-то заседание, — затем телевизор зашелестел совсем тихо, и стали слышны голоса разговаривавших в комнате людей. Их было четверо. Сидели за низким столиком. Не все было слышно из их разговора, но Александр неожиданно уловил слово «русский» и навострил уши: не о нем ли разговор? Говорили о русских вообще, о России. Кругленький господинчик, сидевший спиной к двери, размахивая сигаретой, восклицал, что русские по природе своей всегда были агрессивны, что маленькое Московское княжество, захватывая земли соседей, выросло до сверхгиганта и теперь грозит всему миру. Он говорил быстро, многое было не разобрать, но Александр понял: кругленький господинчик оправдывает не только Карла XII и Наполеона, но также и Гитлера, которые явились-де жертвами русской экспансии в Европе.

— …Советский Союз использовал вторую мировую войну для расширения сферы своего влияния, — доносились разрозненные фразы. — Советская угроза беспримерная в мировой истории… Планы захвата Ганновера Советской Армией… Расшатывают нас изнутри, организуя разные демонстрации…

— Битте? — услышал Александр вкрадчивый голос над самым ухом и вздрогнул. Продавец стоял рядом, согнувшись в полупоклоне, готовый услужить. Или, говоря свое «пожалуйста», он предлагал войти в эту комнату с телевизором?

— Нет-нет! — сказал Александр и пошел к выходу. Оскорбляла сама мысль, что его могли принять за сочувствующего.

«Ну Каппес, ну демагог! — думал он, шагая по переулку. — Сюда бы его, ткнуть носом в это реваншистское гнездо! Русские агрессивны! Да есть ли другой народ с таким гипертрофированным чувством сострадания?! Не так ли вопили гитлеровские теоретики перед войной?! Корежили нашу историю, унижали. Чтобы развязать руки будущим эсэсовцам. Не затем ли и теперь извращают историю?!

Русские агрессивны! Надо же додуматься!.. Русские воевали много раз, но всегда защищая Родину. Не потому ли из русских никогда не получались наемники!.. — Он хмурился, напрягая память, все хотел вспомнить строки из одного написанного еще в начале века письма Куприна. Очень уж кстати были те строки. Как аргумент в споре. И вспомнил:

«Мы, русские, так уж созданы нашим русским богом, что умеем болеть чужой болью, как своей. Сострадаем Польше и отдаем за нее жизнь, распинаемся за еврейское равноправие, плачем о бурах, волнуемся за Болгарию, идем волонтерами к Гарибальди и пойдем, если будет случай, даже к восставшим ботокудам. И никто не способен так великодушно, так скромно, так бескорыстно и так искренно бросить свою жизнь псу под хвост во имя призрачной идеи о счастье будущего человечества, как мы…»

Цитата успокоила. Словно некто большой и сильный замолвил за него свое слово в споре. И он снова мог смотреть по сторонам бесстрастными глазами путешествующего. А посмотреть было на что. Переулок вывел на широкую площадь, пеструю, заставленную разноцветными навесами от солнца, под которыми бойкие торговцы крикливо предлагали свои залежалые товары. Именно залежалые, это Александр сразу понял, как подошел ближе. На зыбких складных прилавках и прямо на брусчатке площади лежало все, что душе угодно, что переполненные всяким барахлом дома выталкивали из своих недр за ненадобностью. Это было подобие русских толкучек, с той лишь разницей, что место не было специально предназначено для базара, просто городские власти разрешали некоторое время поторговать тут с условием, чтобы через несколько часов площадь снова стала просто площадью. Легкие навесы были увешаны многоцветными шалями, мотками шерстяных ниток, кофточками, вязаными шапочками. Торговали тут всякими поделками из дерева и металла, ящичками, шкафчиками, куклами, ажурными каминными решетками и щипцами, радиоприемниками, старыми и новыми, видеокассетами, — всего Александр не усмотрел и не запомнил. Дети притащили сюда свои запасы старых игрушек и детских книжек. Сколько ни смотрел Александр, не видел, чтобы у них покупали, но они, похоже, ничуть не горевали от этого, радовались уже тому, что хорошая погода, что народу кругом много, что можно поиграть в самостоятельность. Повсюду звенели транзисторы и кассетные магнитофоны, дерганые заунывные мелодии плыли над толпой, создавая иллюзию веселого, бездумного восточного базара.