Владимир Рыбин - Холодный апрель

— Ох уж этот Фред! — вздохнула Мария.

— Он говорит, что к женщине нужно относиться серьезно.

— Дурак он, — сказала Ингрид.

— Фред говорит, что женщина — главная движущая сила прогресса.

— Да? Интересно, кого он имеет в виду?

— Будто женщина играла чуть ли не первейшую роль в распространении христианства.

— А святые — одни мужчины. А для нас только три «К» — кирхе, кюхе, киндер [15] Церковь, кухня, дети (нем.) . .

— А вы женаты? — спросила Мария.

— Разве я похож на холостяка?

— Увы, увы… Почему как хороший человек, так обязательно женатый?

И вдруг они обе, не сговариваясь, запели:

Отпели куплет, замолчали. Бодо обернулся за столом, дурашливо погрозил жене пальцем.

— А вы могли бы здесь остаться? — спросила Ингрид.

— Здесь, на даче?

Только сказав это, он понял: получилось двусмысленно.

— Нет, не оставайтесь. Намаетесь. Как этот Ковалев. Ковалев? — толкнула она Марию локтем. Та кивнула. — Ваш он, из Москвы, в газете работал. Потом с женой сюда приехал. Два года ходил без работы. Жена устроилась в госпиталь, тем и кормились. Жена-то и упросила меня помочь, как раз вакансия открылась в нашей штутгартской газете. Повел его Бодо знакомить с кем надо. Посадил в ресторане за отдельный столик, сказал, чтобы ждал, когда надо будет, позовут. Дело это тонкое, сами понимаете. Прошел час, два часа, а все у Бодо нужного разговора не получалось, все не мог позвать Ковалева. И у него терпения не хватило, сам подошел к столику, где Бодо с нужными людьми сидел, да и спросил: «Ну, когда вы меня будете представлять?» Все испортил. По-моему, он и сейчас без работы…

Александр слушал и не жалел этого Ковалева. Но очень хорошо понимал его. Как же, привык дома капризничать. Наверняка считал себя непонятым гением, иначе чего бы на Запад подался? А тут такому «талантливому» устраивают многочасовую выдержку…

Захотелось плюнуть, но он сдержался: земля все-таки частная, кто знает, как это будет воспринято?

— Я сейчас вернусь, — сказал он и встал, пошел к столику.

Пастор все еще продолжал свою импровизированную лекцию:

— …Может ли свобода быть несвободной? Но именно это и утверждает произвол, ибо, с его точки зрения, и сам бог недостаточно свободен, так как не может совершить зла…

Александр подсел к столу и вдруг почувствовал, как же он все-таки устал. Поднял стакан с вином, посмотрел его на свет. Вино было темное, почти не просвечивалось. Отпил глоток, поставил стакан и, закрыв глаза, снова стал вслушиваться в слова пастора.

— …Не потому ли и все права именуются правами человека, — гудел монотонный голос, — что они призваны выражать, созидать и совершенствовать человека, а не болезни, его разрушающие?..

Александр попытался представить себе Сержа, из-за которого весь сыр-бор, но тот никак не представлялся. Крутился перед ним этаким фертом в узкополой шляпе и почему-то с пером, и все спиной, спиной, — лица не разглядеть. Решил, что сегодня же попросит у Эльзы показать фотографию Сержа. Теперь уж он знает, что уж теперь?..

Звон часов, донесшийся от кирхи, был долгим, радостным. А может, и в самом деле не время отбивал колокол, а благовестил по случаю пасхального понедельника? Открыв окно, Александр выглянул во двор, залитый солнцем. В песчаном коробе играли Анике и такая же пятилетняя соседская девочка с веселым именем Розвита.

— Гутен морген! — жеманно присела Анике, увидев его в окне.

— Да какое ж утро, скорее гутен таг, день уже. — Он потянулся: свежий воздух бодрил. — А мама что, уехала?

— Уехала. И папа уехал, и Зильке, все уехали, я одна осталась.

— Значит, ты сегодня за хозяйку?

— Я сегодня хозяйка, — серьезно подтвердила она.

— А кто тебя кормить будет?

— Тетя, — она махнула совком на соседский дом. — Позвать ее?

Ему стало грустно оттого, что все уехали. Такой день провести на природе было бы совсем неплохо. Этот марш мира все казался ему похожим на обычную загородную прогулку.

Тихо было во дворе, так тихо, что слышно, как шуршит воздух под крыльями ласточки, пикирующей под карниз крыши соседнего дома.

За этими ласточками Александр наблюдал каждое утро, все ждал, когда появятся птенцы в сером кульке гнезда. Но птенцов, по-видимому, все еще не было, потому что одна из ласточек сидела в гнезде, время от времени высовывая черную головку. Другая, надо полагать, это был самец, подлетала к гнезду и совала своей подружке какую-либо букашку. Но сегодня самец явно лентяйничал: подлетал, цеплялся за гнездо и глазел по сторонам. «Подружка» высовывала голову, но «дружок» отворачивался. Она тормошила его клювиком, и он улетал. Вскоре возвращался, но опять ни с чем. И все повторялось. Наконец «подружка» попросту начала клевать его. Тогда он улетел совсем.