Круэльс, наш фельдшер, иногда приходит посидеть со мной и всегда приносит астрономическую трубу. Мы разглядываем Венеру, которая крупной слезой дрожит на небосклоне до поздней ночи: видна в максимальной элонгации, как объяснил мне Круэльс. Астрономическая труба у него старинная, кажется, я тебе о ней рассказывал. Такими пользовались моряки в прошлом веке; она складная, и в сложенном виде длиной всего в пядь, зато в разложенном — больше метра. В это время года Венера похожа на тоненький серп молодого месяца. Наша импровизированная обсерватория находится на вершине скалы, где кроны деревьев не застят неба.
Однажды вечером мы сидели и увлеченно разглядывали кратеры и моря растущей луны, как вдруг Круэльс спросил, хорошо ли я себя чувствую.
— Да вроде ничего. А почему ты спрашиваешь?
— Ты в последнее время какой-то бледный, словно тебя что-то гложет.
Я удивленно посмотрел на товарища:
— А знаешь, и правда. У меня как будто ком внутри; словно я камень проглотил. Хотя возможно, это все фантазии. Может, два пальца в рот и фантазиям конец? Можно, я тебе исповедуюсь?
Круэльс печально покачал головой.
— Нет, я ведь еще не орденирован.
— Да какая разница! Просто выслушай. С кем мне еще поговорить как не с тобой? Не знаю, верю ли я по-настоящему, и в глубине души мне все равно; так, накатывает иногда. Но откуда же эта тяжесть под ложечкой?
И я рассказал об убитом лейтенанте, о том, как изуродовали его тело:
— Не будет мне покоя, пока не найду и не расстреляю ублюдка, который…
— И что ты этим исправишь? — покачал головой Круэльс. — Лейтенант мертв, не думай о нем больше. Ты исполнял свой долг, он — свой; помолись об упокоении его души и не мучайся. Война есть война.
— А вдруг он и вправду был внуком тетушки Олегарии?
— Едва ли; слишком уж невероятное совпадение. Внук тетушки Олегарии до лейтенанта бы не дослужился, он, верно, и читать-то не умеет.
— Ладно, убитый лейтенант и искалеченный труп — это еще не все. В конце концов, непристойное и ужасное часто идут рука об руку. Возможно, такие надругательства над телами погибших — какой-то доисторический, вековой ритуал; у Мело [16] Имеется в виду историк Франсиско Мануэль де Мело (1608–1666), автор труда «История движений и войны за отделение Каталонии в правление Филиппа IV”, написанного в 1645 г.
в описании Восстания жнецов встречаются подобные эпизоды; и на офортах Гойи времен войны с французами то же самое. Как получилось, что этот мерзкий ритуал кочует из войны в войну, иногда с интервалом в несколько веков, без всякой видимой связи? Традиция? Едва ли. Скорее, наши темные инстинкты. Господи, что же тогда у нас за инстинкты! Но, пожалуй, ты прав, не надо об этом думать. В конце концов… В конце концов, лейтенант сам напросился. Кто заставлял его торчать на бруствере? Сукин сын; он разве не понимал, что добром такое не кончится? Нет, не потому у меня ком под ложечкой. Не из-за убитого лейтенанта. И я в том же звании, и меня в любой день могут прихлопнуть. Тогда я просто успел первым, так что мы квиты. Requiescat in pace [17] Да почиет в мире (лат.).
. Пусть катится.
Круэльс беззвучно шевелил губами.
— Не надо сейчас молиться; не строй из себя юродивого. Успеешь еще, намолишься. Лучше послушай.
И я выложил ему свою историю с кастеляншей — всю, без утайки.
— Видишь, до чего я докатился. Но, честно говоря, подделка свидетельства меня мало волнует. А вот Трини, страдалица, просто не идет из головы… Оставил жену на произвол судьбы, живу своей жизнью, как будто ее и на свете нет. Да полно, своей ли? Конечно, мы люди прогрессивные, ни она, ни я не хотели ни венчаться, ни расписываться; причем Трини — в первую очередь, у нее ведь родители — анархисты. Прогрессивные люди… Но, если по совести, разве это дает право бросать женщину — пусть, мол, справляется, как знает? Какой же это прогресс? Представляешь, я сказал кастелянше, что ради нее готов уйти от Трини…
— Уйти от Трини? Полагаю, на такое ты не способен.
— Да, но в тот момент… Потом бы я, конечно, рвал на себе волосы, но тогда на меня будто что-то нашло. С тобой-то такого никогда не случалось, тебе не понять. С женщинами надо говорить так, чтобы их сразу за душу брало, а то они в нашу сторону и не взглянут. В настоящей страсти полутонов не бывает, иначе это не страсть, а сплошная ерунда. Женщины умеют понимать с полуслова, и тут уж или все на карту или не садись играть! Они — потрясающие существа, Круэльс; куда лучше нас! Обещай бросить к ее ногам свою жизнь, покой, благополучие, и она пойдет за тобой хоть на край света. Да, потрясающие существа! И как же их не любить, когда они настолько нас превосходят?
Читать дальше