Михаил Журавлев - Одержимые войной. Доля

– И как же ты распознаёшь-то, который свой, а который чужой? Вместе водку пить и сало жрать, значит, свой, а коль отказался, так нет?

– Що ты! – махнул рукой Костя, и машина качнулась на рессорах. – Хотя, конечно, за салом и горилкой чоловика краще видно.

– Який же афганец сала не любыть! – передразнивая акцент Кийко, язвительно воскликнул Локтев. – А что, разве среди нашего брата афганца чужих нет?

– Як нема! Е трошки, тильки их зараз видать.

– Эк ты загнул! Видать ему. Ну вот есть такой Гриша Берг. Он же ещё псевдоним себе придумал. Шмулевич…

– От придурок!

– Не без того. Знаешь такого?

– Трохи знаю, пару раз видав. И шо?

– Как, по-твоему, он свой человек? Или всё-таки чужой?

– Ни, так казаты не можу, побачить надо. Я не дуже помню его. Тильки кликуха его жидовская мэни нэ подобаеться!

– Вот заладил! – поморщился Дмитрий и назидательно возгласил:

– Запомни, нэзалэжный, есть жиды, а есть евреи. Как говорят в Одессе, две большие разницы. И попрошу впредь при мне свои антисемитские словечки не употреблять. Я понятно говорю?

Костя покраснел, насупился. Но, собравшись с духом, вымолвил:

– Як я бачу, партия твоя объявляет о защите коренных народив, и перво-наперво русского. Це ж и в программе вашей прямо так и е. И е слова о пропорциональном представительстве. И як же ты их защищаешь, колы они зараз ци сами пункты вашей программы и нарушают?

– Кийко, да ты и впрямь дурачок, что ли?! Ну, кто же всерьёз будет сейчас заниматься подсчётом этих самых пропорций? Любая партия должна иметь привлекательные для населения установки. А для этого должна подыскать себе свой подходящий электорат. Когда нас направили… ну, помогли нам с первыми шагами, мы пошли навстречу к своему избирателю будущему. И среди тех слоёв общества, что нас действительно поддерживают, лозунги о национальном равноправии, об этой пресловутой пропорции в представительстве и так далее оказались популярны. Мы, по-твоему, что ж, должны переучивать свои массы? Нет же! Мы им предложили то, что они хотят. И на этом увеличиваем себе поддержку. Но это же не значит, что мы сами думаем так же, как они там все. Мы же пар-ти-я! Лучшая часть поддерживающей нас массы. И наша задача – обеспечить себе максимально большое количество голосов на Съезде народных депутатов.

Костя ещё больше насупился и мрачно заявил:

– Вот, чому ты держишь при себе цього «швондера».

– Глизер отличный юрист, – резко заметил Локтев, поняв о каком «швондере» говорит Костя.

– Та й чуе кишка, чьё мясо изъила. Цей юрист когда-нибудь тебя без сорочки оставит.

– Нет, это, в самом деле, смешно! Я всегда знал, что хохлы евреев недолюбливают. Но умный же человек должен становиться выше предрассудков, Костя! А ты же умный человек. Не нравятся тебе евреи, ну и не ешь их! Никто не просит тебя на еврейке жениться, – на этих словах Костя слегка покраснел. – Но Глизер просто юрист. Хороший юрист!

– Тильки не показуй його своему электорату.

– В этом нет никакой необходимости, – рассмеялся председатель, – он делает своё дело. Только и всего!

– А я, вот, не пойму, своё чи не своё дило робыть приходится.

– Ну, старик, это уж тебе решать. Причём быстро. Сейчас.

Кийко, не привыкший к быстрым решениям даже за годы работы в журналистике, чаще всего требующей именно высоких скоростей в мыслях, помолчал, сосредоточенно разглядывая мозоль на левой ладони. Потом открыл дверь, намереваясь молча выйти из машины. Но Локтев взял его за плечо и жёстко потребовал задержаться.

– Зачем? – спросил Кийко бесцветным голосом.

– Затем, что уйдёшь сейчас – больше порог фонда не переступишь.

Костя с удивлением разглядывал Диму. Откуда в глазах этот страх, смешанный со злобой? И на кого! На верного товарища, никогда не предавшего, на друга, кого сам же выручил недавно из большой беды, на соратника, бравшегося за сложную и ответственную работу. Что это с ним? Костя отдёрнул плечо и, тряхнув копной кудрей, пробасил:

– Колы ты друг, отпусти. Из редакции я ухожу.

– Куда?! – почти закричал Локтев, чувствуя, как кровь приливает к голове.

– На кудыкину гору! – сорвался Кийко. – Я не хочу в политыку гратыся. Що я там не бачив! Пока мы все братками булы, водку пылы, писни спивалы, я був просто добрый хлопець Костя Кийко. Потим, колы началы бабки заколачивать, мэни також цикаво було. И в «Памяти», когда таких же нормальных пацанов стихи и песни публиковалы, фотографии военные, когда раненных шукалы… Це була нормальна работа. То вже потим началась свистопляска. Якись ливи темы з розгромами на кладовищах, с шизанутыми якимись. Що з нами зробилось? Нэ бачишь? А ведь ты тогда от нас отказався, Дима. Помнишь, смежники нас к себе забирали? Будь ласка, меньше пивроку. Кобы не путч с «Лебедыным озером», где б мы булы зараз, га? Мэни ось уже, где, – Костя саданул себя ребром ладони по шее, – игры с вашими секретами, конкурентами, борьбой за власть. Одного вже убилы нэ за дрибку табаку. Я тоби казав, що знав. Целебровский! Нибыто секретные разработки по психотронному оружию чи шо. Куда еще-то? И так в дерьме!