Владимир Сапожников - На фронте затишье

Носков угомонился. Ехали мы как-то в одной тройке с ним и Ритой, он спросил ее:

— Ты, должно, о принце заморском мечтаешь?

— Ага, — сонно ответила она.

— Нет их, принцев-то. Они в книгах только бывают. Ты на живых людей оглянись.

Рита молчала: уронив голову на грудь, она дремала, покачиваясь на ходу. Почему не вздремнуть в марше, когда кони идут шагом? Я сам научил ее спать в седле.

…Эскадрон занимал позицию вдоль болота, заросшего ольхой и осиной. В эту ночь из немецкого тыла должны были выходить наши разведчики. Мы получили пароль и приказ ждать до утра. Приготовили блиндаж, натопили, чтобы люди могли отогреться и отдохнуть.

Мы не смыкали глаз всю ночь. Слышался перезвон первых весенних ручьев, шорохи. В темноте смутно белели сугробы. Иногда чудились шаги, и по цепи проносился шепот: «Идут!» Но это бормотали ручьи, оседал подтаявший снег.

Начало светать. В лесу затрубил лось. Это и был пароль.

Мы опять вглядывались в болото, и все-таки разведчики показались неожиданно.

— Кто идет?

— Свои.

Двое, один — высокий, другой — поменьше и пошире, устало шагали к траншее.

— Здравствуйте, хлопцы, — сказали они.

— Здравствуйте.

Мы с Ритой завели их в блиндаж, зажгли свет. На разведчиках все было мокрое, лица заросли, на сапогах — болотная тина.

Сняв плащ-палатки, они разувались. Высокий оказался лейтенантом, его спутник — младший сержант.

— Раненые есть? — спросила Рита.

— Егорова перевяжите, — сказал лейтенант.

У Егорова выше локтя гимнастерка была разорвана и запачкана кровью. Перевязав его, Рита повернулась к офицеру:

— А вы не ранены?

Но он уже спал, уронив голову на столик. Расстелив шинель, Рита подняла его, положила на пол. На виске лейтенанта была свежая запекшаяся царапина.

Рита промыла рану, забинтовала ее, а лейтенант беззвучно и ровно дышал во сне, похожем на смерть.

Заросшее лицо его было худое, глаза ввалились. От тел спящих пахло потом, руки в ссадинах и грязи. Рита намочила полотенце, осторожно вытерла их лица.

Развесив одежду над печкой, она прислонилась к стенке, присмиревшая, растерянная.

Я подбросил дров в топку и вышел. Уже рассветало. Облака плыли по небу, звенели ручьи.

Часа через три разведчиков увезли в штаб. На фронте было затишье, нас отвели на отдых, мы отсыпались, постирали обмундирование.

Рита сменила гимнастерку, вымыла волосы, и в эскадроне, увидев ее, ахнули. Кажется, за один день она расцвела, переменилась. К ней привыкли как к девчонке, как к солдату, а теперь увидели вдруг, что она уже не девчонка. Но всегда деловитая, беспокойная, она стала молчаливой, пряталась где-нибудь за блиндажом и сидела одна-одинешенька. Я догадывался о ее переменах и молчал. Мы были с Ритой друзьями.

Пришла весна. Дышала теплом подсыхавшая земля, проклюнулась розовая щетинка травы; кто-то сорвал первый цветок.

Рита собрала букет подснежников и поставила в гильзе из-под снарядов на столике блиндажа.

…Я составлял документы на провиант. Рита вошла в блиндаж, села рядом. Мы часто сидели вот так и молчали, занимаясь каждый своим делом.

— Ты знаешь фамилию того лейтенанта, который выходил на наши позиции? — спросил я.

— Нет, — вспыхнула Рита.

— Я случайно узнал. Рогов его фамилия. И адрес разведэскадрона узнал. Напиши ему.

Рита закрыла лицо.

— Нет, нет! Я боюсь.

Бумажку с адресом она схватила и, спрятав в кармане гимнастерки, исчезла. Целый день не находила себе места. «Глупый мышонок! — подумал я. — Боится письмо написать».

Я собирался по делам в корпусное интендантство и сказал Рите:

— Поедем со мной. Может, медикаменты какие получишь.

Она отчаянно взглянула на меня, вспыхнула и согласилась. Всю дорогу я не мог добиться от нее ни слова: забившись в бричку, она молчала, жалко улыбаясь, и мне казалось, я слышу, как колотится ее сердце.

— Разведэскадрон вон в том здании, — сказал я, когда мы приехали. — Ступай.

— Нет, нет. Одна не пойду. Андрей Степанович, милый, сходим вместе.

Закончив свои дела, я взял ее за руку, как маленькую, и мы пошли в здание, где помещался разведэскадрон. Она остановилась перед окошком, взглянула на себя, что-то сделала с волосами и пилоткой. И вот это был уже не мышонок, а красивая девушка, спокойная, даже гордая.

— Я спрошу, как у него рана, — сказала она. — Вы тоже разговаривайте. Я хочу только посмотреть на него.

Но говорить ничего не пришлось: мы опоздали. Еще утром Рогов уехал на задание.