Джорджия Хантер - День, когда мы были счастливы [litres]

– Ты хотя бы приблизительно представляешь, когда может быть объявлена эта амнистия? – спрашивает она, нежно переворачивая Юзефа на спинку.

Юзеф счастливо размахивает ручонками, показывая две миниатюрные копии отцовских ямочек.

– Нет, – говорит Генек, садясь рядом с нею. Он сжимает коленку Юзефа, и Юзеф влюбленно воркует. Генек улыбается. – Но, думаю, скоро. Скоро.

Илья-дас-Флорис, Бразилия

конец июля 1941 года

У Адди вошло в привычку вставать рано, задолго до остальных задержанных, и прогуливаться по тропе, опоясывающей крошечный остров. Ему нужна физическая нагрузка, а еще больше – возможность час побыть одному – все вместе это помогает ему сохранить рассудок. Пейзаж тоже помогает. Залив Гуанабара прекрасен на рассвете, когда его спокойные воды отражают небо. К десяти утра по нему уже снуют лодки, направляющиеся в оживленный порт Рио-де-Жанейро.

Этим утром Адди проснулся до восхода солнца под пронзительную каватину зимородка, устроившегося на подоконнике. Его подмывало снова заснуть, потому что во сне он был в Радоме и видел родных такими, какими их оставил. Отец за обеденным столом читал воскресный выпуск «Радомер Лебен», напротив него сидела мама и, что-то напевая себе под нос, пришивала кожаную заплатку на локоть свитера. В гостиной Генек с Яковом играли в карты, Фелиция ковыляла вокруг, таща за ноги тряпичную куклу, а Мила и Халина по очереди играли на рояле, на пюпитре перед ними была открыта «Лунная соната» Бетховена. Единственным, кого не хватало во сне, был он. Но он не возражал: его вполне устраивало часами смотреть на эту сцену со стороны, купаясь в тепле, в простом знании, что все хорошо. Но зимородок оказался настойчивым, и постепенно сон растаял. Адди встал, со вздохом протер сонные глаза, оделся и отправился на прогулку.

По дороге он срывает цветы, чьи названия за последние три недели стали ему привычными: амариллис, гибискус, азалия и его любимый райский цветок с листьями веером и яркими красными и синими лепестками, напоминающими птицу в полете. На острове растет один вид лилий, на который у него, похоже, аллергия. Когда он натыкается на такой цветок, то потом пятнадцать минут чихает в мамин платок, который всегда носит с собой, словно талисман.

Вернувшись в столовую, Адди ставит букет в стакан с водой на столик, за которым обычно они с Лоубирами завтракают. Появляется работник столовой, и Адди приветствует его улыбкой и первыми португальскими словами, которые выучил после приезда:

– Buon dia, tudo bem? [76] Добрый день, все хорошо? (португ.)

– Estou bem, si, senhor [77] У меня хорошо, да, сеньор (португ.) , – отвечает работник, подавая Адди чашку чая мате.

Адди выходит с чашкой на крыльцо, где разворачивает стул лицом к западу, к берегу Рио. С тех пор как их корабль приплыл в Южную Америку, он полюбил горький вкус мате. Он подносит чашку к губам и впитывает безмятежное утро, аромат тропиков, вездесущее птичье пение. В нормальных обстоятельствах он закрыл бы глаза и наслаждался красотой. Но обстоятельства, конечно, далеки от нормальных. Слишком многое стоит на кону, чтобы он мог действительно расслабиться. И поэтому он всматривается в береговую линию, вспоминая последние несколько месяцев: чего ему стоило добраться до этого острова у берегов Бразилии.

Как оказалось, рыбак, которого он выбрал в Танжере, несмотря на убогость своего ялика, смог доставить Адди и Лоубиров до Тарифы. Оттуда они на автобусе поехали на север, в Кадис, где им сказали, что через неделю в Рио отплывает испанское судно «Мыс Горн».

– Я продам вам билеты, – сказал агент в Кадисе, – но не могу гарантировать, что вам разрешат сойти на берег с просроченными визами.

Они не это хотели услышать, но, насколько они знали, «Горн» был их единственной надеждой. Это предположение подтвердилось, когда они начали узнавать в порту лица других пассажиров «Альсины» – пассажиров, которым тоже посчастливилось пересечь Гибралтарский пролив и добраться до Кадиса. Адди и Лоубиры, не теряя времени, купили билеты в один конец на «Горн», успокаивая себя тем, что, если доберутся до Южной Америки, их не отправят обратно.

Когда они наконец поднялись на борт корабля, Адди был вынужден признать, что у него за душой осталась лишь горстка франков. В Бразилии ему придется начинать практически с пустыми руками – правда, с которой он боролся, пока «Горн» шел на юго-запад в сторону Рио. Плавание заняло десять дней. Беженцы на борту почти не спали, поскольку при посадке их предупредили, что как минимум полдюжины судов до них отправили обратно в Испанию – эта весть породила у некоторых мысли о самоубийстве.