Григорий Полянкер - Старый Сантос и его потомки

Необычно быстро ездовые запрягли лошадей, пастухи подняли и выгнали на дорогу скот. Все словно сбросили с себя усталость. Опасность и страх подгоняли, как бы придавая сил. И вскоре по пыльной полевой дороге, извивающейся вдоль леса, вытянулась колонна. Неизвестно, откуда взялись силы, но в обратный путь шли куда быстрее. И старый бондарь, поравнявшись со своим другом Данилой Савчуком, сказал, пряча горькую усмешку:

— Видал, Данило, когда конь чует запах стойла, он бежит быстрее… Так и с нашими людьми…

— Может, бог даст, доберемся до своего стойла… — угрюмо ответил старший пастух, дымя цигаркой. — Все же у себя дома — это но посреди поля… И умереть там веселее, чем здесь…

— Ты что, сдурел?! — сердито уставился на него бондарь. — Ты чего это о смерти?.. Жить надо, а фашистская гадина найдет себе могилу не здесь, то в другом месте…

Солнце уже было в зените, жара стояла невообразимая, когда необычная колонна спустилась в глубокую балку, где поблескивало небольшое озерко.

Этот укромный уголок казался именно таким местом, где можно отдохнуть, собраться с силами и затем двигаться дальше, к оставленным жилищам. Покоя жаждали все. Не успели задние подводы расположиться на отдых, как вдруг поблизости послышался шум грузовиков. На проселочной дороге взвились густые облака пыли. Люди насторожились, глядя в ту сторону и не представляя себе, что это значит, откуда здесь взялись машины. Это были длинные, с высокими бортами грузовики, выкрашенные в мышиный цвет, крытые брезентом.

Все поднялись со своих мест.

Грузовики остановились. Из кузова передней машины выскочили несколько автоматчиков. Они были без пилоток, с расстегнутыми воротниками. Рукава засучены. Солдаты постояли на дороге, окинув брезгливым взглядом запыленных, обросших и измученных людей, о чем-то поговорили между собой. Затем выстроились цепочкой, держа наизготове автоматы, словно собирались вот-вот двинуться в атаку на безоружных людей.

Из кабины грузовика выполз длинный сутулый офицер в каске и очках; он выпрямился, шумно зевнул и пренебрежительно смерил толпу, сбившуюся возле подвод.

— Откуда и куда, русише швайн?! — пробасил он, закурив сигару. — Куда едете?.. — повторил на корявом русском языке. — Что, смерть ищет?

Все молчали. Никто не искал смерти. Никто себя не чувствовал швайном.

Он двумя пальцами поправил рыжеватые усы, подошел ближе к испуганным людям, всматриваясь в их напряженные лица.

— Немецкий официр не любит пофторят два раз ферфлюхте швайн!.. Немецкий официр дольжен знать, куда ехаль публика…

Все по-прежнему молчали, только черно-белая корова, которая уткнула морду в повозку со свежим сеном, вдруг повернула голову к чужеземцу и протяжно заревела: му-у-у-у!

Офицер ухмыльнулся. Но тут же его бритое, холеное лицо окаменело. Серые глаза запрыгали под стеклами роговых очков и остановились на Петре Гатчинском.

— Фы все русские, переодетые солдаты-большефики? Это фы бегаль от немецких фойск?

— Мы никуда не бегали… — грубо, в тон ему ответил Петр. — Разве вы не видите, что здесь женщины, дети, старики?.. Какие же это солдаты? Крестьяне… Возвращаемся с окопов… Посылали нас окопы рыть…

— Окопы рыть… — передразнил немец Гатчинского и едко усмехнулся. — Ну, а окопы ошень помогал большефикам? Армия фюрера идет фперед!.. Нах остен… Прафда?..

— Что ж, — пожал плечами Гатчинский и весь побагровел от ярости, — у нас говорят: цыплят по осени… — и умолк.

— Что? Что ты сказаль? — вскипел гневом немец, швырнув на землю окурок сигары.

— Я, пан, говорю, что с окопов люди идут… С окопов…

— Яволь… Гут… — промямлил офицер и кивнул своим солдатам.

Те бросились к подводам и стали рыться, сбрасывать наземь узлы.

Солдаты быстро и ловко отбирали меховые вещи и все новое, отбрасывали в кучу, а офицер достал коробку, взял еще сигару.

Женщины, которые еще несколько минут назад стояли, насмерть перепуганные, увидев, как солдаты грабят, расшумелись и бросились к подводам, вырывая у автоматчиков награбленное. Но те увернулись и наставили на них автоматы.

— Век, век, швайн! Капут!.. — заорали они угрожающе.

Женщины еще больше расшумелись, дети заплакали.

Офицер задымил и ухмылялся, глядя, как его солдаты отбиваются от наседающих баб.

Данило Савчук взял свой длинный бич под мышку, сделал несколько шагов к офицеру, облокотившемуся на крыло машины, и укоризненно покачал головой:

— Что ж это получается, пан офицер, на что это похоже? У бедных людей последнюю рубаху отнимают?