Григорий Полянкер - Старый Сантос и его потомки

— Вот теперь, когда прочитали документы, вы уже можете себе представить, — продолжает Симха Кушнир, — что у нас творилось после того ужасного процесса и убийства царскими извергами народного бунтаря Устима Кармалюка. Судили, пороли до полусмерти и отправляли на каторгу сотни и сотни повстанцев и их сообщников. А я вам привел только несколько документов и фамилий: украинцев, русских, евреев из Деражни, Литина, Бара — их постигла одна участь. Да разве всех перечислишь?

Очень много народу погибло в тюрьмах, на каторге, многих до смерти запороли розгами на площадях и в крепости Каменец-Подольска. И среди пострадавших было также несколько сот евреев-ремесленников, помогавших Кармалюку.

А тем родичам, которые остались в местечках, — я имею в виду родичей, сосланных в Сибирь на каторгу, — тоже жилось несладко. Думаете, их мало терзали, мучили, мало издевались над ними? Кончилось тем, что они не могли перенести издевательств и унижения и вынуждены были бросить свои очаги и бежать куда глаза глядят. Сотни семей бежали. С домашним скарбом, с малышами и стариками шли в поисках жилья, работы, спокойной жизни бедные ремесленники Подолии, брели по дорогам Украины… Одни подались в херсонские степи, в недавно созданные еврейские переселенческие колонии, иные пошли вдоль Днестра. Но куда бы эти люди ни пришли, жандармы и старосты, узнав, что они связаны были с повстанцами Кармалюка, беспощадно преследовали их.

Высокие начальники строго приказали: «Если кто-либо из местных крестьян приютит беженцев — пособников бунтарей, тот будет сурово наказан. Никого не пускать без особого на то дозволения местных властей… За неповиновение всех ждет жестокая кара…»

Да разве все расскажешь, как люди бедствовали, — продолжает Симха Кушнир. — Немало их умирало в пути от болезней, холода и голода. Кто-то из ходоков, покинувших Деражню, узнал, что довольно далеко по Днестру, среди курганов и крутых яров, находится старое селение Ружица. Там живут люди, разводят виноград, разрабатывают каменные карьеры и производят мельничные жернова, бруски и прочее. Смелые люди живут там, не дают себя в обиду, хоть помещики и черносотенцы пытаются их притеснять, провоцируют, строят против них всякие козни. Ружичане — народ крепкий, могут дать сдачи, когда на них наседают.

Короче говоря, ходоки решили: чем черт не шутит, когда бог спит? Пойдут в Ружицу и попытают счастья. Хороших мастеровых везде примут с распростертыми объятиями.

И собрались ходоки в Ружицу. Ружичане хорошо их встретили, приютили, дали каждому работу, уголок.

Выслушав историю мытарств и гонений, ружичане вспомнили, как их предки в давние времена странствовали, искали крышу над головой, как над ними издевались, пока они не прибились к берегу. И хотя пришлые люди были разного склада, по природе своей веселые и неунывающие, а старые поселенцы — потомки Ицхака Сантоса — скупые на слова, суровые внешне и нелюдимы, все же они вскоре сошлись, породнились даже, ибо и те и эти были подлинными тружениками, честно зарабатывали свой кусок хлеба, короче говоря, вскоре и они нашли общий язык…

Ружица быстро разрасталась. И чем больше росла, тем больше людей сюда прибывало, что в конце концов вызвало недовольство со стороны графа. Ясновельможный пан Потоцкий хотел было изгнать поселенцев, выдумывал против них всякие небылицы, пытался даже опорочить их в глазах друг друга, но поссорить их ему не удавалось. Не помогли ему и суды, тяжбы, которые завели его экономы.

Ружичане, опережая события, отправляли ходоков в Санкт-Петербург с жалобами, и на время их оставляли в покое…

Когда Симха Кушнир доходит до истории с ружичанскими ходоками, он достает из ящика своего стола заветную книгу и начинает читать стихи, которые он давным-давно написал по этому поводу. Стихи полностью посвящены тем временам, когда народ страдал и мучился под царским игом. Стихи, надо сказать, не ахти какие, к тому же все односельчане уже слыхали их неоднократно, но из вежливости и уважения к этому доброму, отзывчивому и немного смешному бухгалтеру слушали снова. Правда, когда он брался за свои стихи, некоторые пытались возражать:

— Симха, дорогой, лучше бы ты продолжал свой рассказ, а стихи можно и потом… Ведь у тебя почти вся история нашего местечка записана, вот ты ее и говори.

Но все напрасно. Бухгалтер читает свои стихи, после чего, протирая очки и сделав большую паузу, произносит как бы нехотя: