Григорий Полянкер - Старый Сантос и его потомки

— Это так, товарищ профессор… — задумчиво отвечала женщина. — Вы, конечно, правы. Когда победим фашистов, здоровее станем. Старые люди всегда советовали здоровье искать в тарелке. А что касается того, что все мы высохли, измучились и истощились, то моя мама говорила: «Абы кости, мясо будет».

К седому, измученному профессору обращались многие. Хотя у него еще очень болели перебитые пальцы, он все же, вернувшись сюда, понимал, что он теперь единственный врачеватель, который в силах помочь больным. И помогал по мере возможности.

Глядя на своих пациентов, Пинхас Сантос часто не мог постигнуть одной вещи: в нормальных человеческих условиях некоторые из них с подобными недугами жили бы самое короткое время, а теперь, перенося такие лишения, все же выживали, вопреки голодухе, холоду, страху и мучениям — держались за жизнь, словно клещами в нее впились. Не иначе как им помогало нервное напряжение, жгучая ненависть к врагу, желание во что бы то ни стало выжить, дожить до радостного дня Победы. Видимо, это, а также пылкое желание увидеть своих любимых, близких и придавало больным страстную жажду жизни.

Старый профессор заменял в Ружице и в Лукашивке доктора, фельдшера и акушерку… Сверх всяких сил он трудился и делал все для этих людей.

А сегодня Рейзл, как никогда ранее, обрадовала Пинхаса Сантоса. Профессор слушал ее, и ему казалось, что он сбросил добрый десяток лет, что вернулись к нему былая сила и молодость.

Вскоре начали доходить добрые вести не только от этой женщины. Об этом сразу как-то заговорили все. Фронт приближался. Оккупанты метались как в огне, чувствуя неумолимое приближение катастрофы.

Подобно тому как в начале весны начинают пробиваться сквозь ледяную и снежную толщу первые шумные потоки воды, так и сюда, в эти заброшенные подольские местечки, прорывались радостные вести с Большой земли. И люди с величайшим нетерпением ждали избавления от гитлеровцев.

В последнее время добрые новости привозил из Яшполя и староста Тарас Моргун. Его все чаще начали вызывать туда, ругали за то, что совсем перестал доставлять продукты. Угрожали жестокой расправой, тюрьмой, чем угодно, если не начнет работать по-настоящему. Что ж, мол, это за староста, если он не понимает, что армии нужны хорошие продукты питания, особенно тогда, когда солдаты истекают кровью в жестокой борьбе с наступающими войсками большевиков?

Конечно, Моргун отлично понимал, что происходит, но где взять хлеб, мясо, если хозяйство пришло в полный упадок? Втайне он предпочитал поддерживать своих земляков, чтобы те не умерли с голоду, к тому же по ночам вывозил, что только можно было, в лес партизанам, которые стали действовать более активно. Надо было обеспечить продуктами и боевые группы, на самолетах переброшенные с Большой земли в эти края.

Однажды оккупанты арестовали старосту, жестоко избили и выпустили только через неделю с твердым условием, что он сразу же начнет вывозить в Яшполь продукты.

Спустя несколько дней Моргун доложил в райцентр, что продукты были собраны и отправлены, но по дороге в Яшполь отряд партизан все захватил…

Оккупанты пригрозили расправиться с жителями Лукашивки и со старостой. Моргун понял, что настала пора спасти остаток скота, а заодно спастись и самому.

Он часто приходил к Кузьме Матяшу, к шумливому Данилу Савчуку и держал с ними совет. Вот и сегодня он отправился к ним потолковать и решить, что делать. Здесь он застал Симху Кушнира и Гедалью Сантоса, который пришел проведать внучку.

Староста был очень подавлен, и собравшиеся с недоумением смотрели на него, не понимая, чем объяснить его мрачность. Он опустился на лавку и пригорюнился, склонившись головой на ладонь.

— Что с тобой, начальник?!

Тарас покачал головой:

— Плохо мое дело. Плохо!.. Мне передали, что власти собираются расстрелять меня за саботаж… Чует сердце — близок мой конец… Скоро наши вернутся. Останусь в живых, так они меня судить будут… И так и этак пропал Моргун…

— За что тебя наши будут судить? — уставился на пего Данило Савчук.

— За что? Вы тогда выкрутились, а меня, как ты помнишь, принудили стать старостой. Наши меня не помилуют за это…

— Глупости болтаешь! — перебил его Кузьма Матяш. — Будь побольше в соседних селах таких старост, люди не знали бы столько горя… Все время ты был на глазах у пас, и мы видели, как ты помогал всем в беде… Мы все за тебя горой… Не дадим в обиду. Клянусь тебе: будем живы — всей громадой пойдем за тебя… Советская власть разберется…