Григорий Полянкер - Старый Сантос и его потомки

Да, так и заявил перед всем честным народом отец Иеремей, который стоит ближе к господу богу, беседуя с ним по нескольку раз на день, ближе даже, чем Данило Савчук, который изредка взбирается на колокольню в церкви и ударяет в колокол, собирая верующих, которых теперь стало куда больше, чем обычно, и которым рассказывает все новости, что приносят Леся и Рута Сантос.

Народ немного повеселел, вздохнул с облегчением. Как ни говори, а скоро что-то должно произойти. На следующий день небо снова покрылось мрачными облаками и низко опустилось над Днестром; сильный ветер налетел с севера, застеклив льдом лужи. За ночь властно заявил о себе мороз и все покрылось густым слоем снега.

Все это было закономерно и привычно. Но однажды ранним утром раздался густой рев грузовиков на подъеме дороги. И люди, испугавшись, попрятались по своим убежищам.

На площади местечка машины остановились. Солдаты ринулись по хатам искать теплые вещи. Ничем не брезгуя, они хватали старые одеяла, дырявые валенки, которых давно никто не носил, потрепанные ватники, сапоги — все шло в ход. Люди выходили из укрытий, протестовали. Мол, как это выносить последнее из дому? Пришла зима, разве мыслимо оставлять людей почти голыми и босыми?

Но на это солдаты и офицеры внимания не обращали, били прикладами непослушных, стреляли в воздух для острастки и забирали с собой сопротивлявшихся. Солдаты даже удивлялись, как это жители поселка не понимают, что фронтовикам нужны теплые вещи.

Женщины старались вырвать из рук солдат свое тряпье, ругались, проклинали, а старый Меер Шпигель прыгал на костылях, отчитывая какого-то офицера, который стащил с него ветхий тулуп, перешедший к старику в наследство от прадеда.

— Эй, домнуле ворюга! — насмехался он. — В этом тулупе ты собираешься воевать с Красной Армией? Красивый вид ты в нем будешь иметь! Ну, раз так, у меня к тебе просьба: когда ты в моей шубе вернешься домой, непременно передай Антонеску, что это подарок от Меера Шпигеля из Ружицы! Дай бог, чтобы у него больше ничего не осталось на хозяйстве!.. Передай, что Меер Шпигель посылает ему это вместо савана…

Офицер не понимал, о чем говорит этот назойливый старик на костылях, и мотал головой.

Меер Шпигель уже хотел было направиться к своей хижине, как услышал вдруг страшный крик юродивого Шомы. Солдат с винтовкой бежал за ним, стараясь догнать. Наконец он его повалил на землю, стащил с него сапоги и каску. Шома отбивался как мог, но подоспели еще солдаты и навалились на него, стали избивать.

Избитый, весь в синяках, Шома притаился у изгороди своего убогого жилища, где уже все очистили, и смотрел, как солдаты грабят последнее, что чудом осталось у людей. Говорил не очень громко:

— Погибель на вашу голову! Последние тряпки забираете, прохвосты! Гром убей вас всех, проклятых!

Спустя два часа операция была закончена, и машины укатили в соседние села. Люди долго стояли на улице и возмущенно обсуждали утреннее событие. Надо было разойтись по домам, привести все в какой-то порядок после погрома. Вдруг послышались крики из дома Кузьмы Матяша. Люди насторожились. Что опять произошло? Рейзл сразу поняла, что это кричит роженица, и сказала:

— Мне кажется, у нас прибавился еще один человек. Человек-мученик…

— Почему же мученик? Может, он будет счастливец?

Кто-то из ребят прибежал и крикнул:

— Наша учительница, Леся Матяш, родила!

— А кого она родила, мальчика или девочку?

— Какая разница!

— Как это — какая разница? Большая! — вмешался бондарь Менаша. — Если девочка — значит, войне скоро конец, а если мальчик — это солдат, и война может затянуться…

— Выходит, нашего полку прибыло!.. — мрачно произнес Симха Кушнир. — Придется взять человека на баланс разрушенного хозяйства… Вот так Леся! Нашла подходящее время… Не могла подождать, пока устроим пышные похороны Гитлеру и Антонеску…

— Глупые! Это очень хорошо! — вмешалась опять Рейзл. — Когда дети рождаются — нет лучшего признака! Отлично, что у Гедальи Сантоса будет новый наследник и что он стал дедом. В добрый час!

Немало воды утекло, пока Пинхас Сантос пришел немного в себя. Первые месяцы, проведенные в гетто за колючей проволокой, он был до того потрясен и подавлен всем увиденным и пережитым, что хотелось одного: поскорее покончить с жизнью. Если б ему раньше кто сказал, что люди могут жить в таком аду, могут терпеть вечный голод, невероятные унижения, он посмотрел бы на такого, как на сумасшедшего. Сантос жаждал смерти, но, как назло, смерть отвернулась от него. Был бы помоложе, крепче, сумел бы вырваться отсюда, достал бы винтовку и подался бы в лес к партизанам, которые не так давно начали действовать в округе, но ни годы, ни силы уже не позволяли. Если и удалось бы бежать, куда б он девался, когда на каждом шагу тебя подстерегает ловушка. Всюду развешаны грозные приказы. Патруль стреляет в каждого, кто показывается на улице после шести часов. Да и не только такого нарушителя, а и вообще кого хотят, того и расстреливают на месте, не говоря уже о жителях, которые укрывают у себя коммунистов, Партизан, евреев. Негодяи, помогающие оккупантам, ловят таких подозрительных, получают вознаграждение — в виде двух килограммов соли, спичек, сигарет…