Григорий Полянкер - Старый Сантос и его потомки

Лука стоял за деревьями, глядя на несчастных. Теперь он вспомнил: кто-то ему уже говорил, что немцы устроили на окраине гетто и загоняют туда еврейское население. Он не верил. Так вот оно, новое изобретение фашистских извергов! Так вот куда пристроился этот продажный холуй!

Лука сочувственно смотрел на женщин, которые подкрадывались к ограде, стараясь, чтобы постовые не заметили, и, вынимая из кошелок хлеб, перебрасывали его голодным, измученным людям.

Одна из старых женщин принесла ведро воды и передала за проволоку, но тут подскочил Чурай, повалил ее и начал топтать ногами, бить. Увидев старика, Степан оставил женщину и подошел к нему:

— И ты здесь, сатана? Может, тоже хочешь туда? Могу тебя сейчас устроить… Чего нюни распустил? Убирайся отсюда, чтоб я тебя не видел!

Старик сказал, что идет искать корм для лошади. Чурай подумал минутку, окинув старика подозрительным взглядом, и велел подождать в подворотне. Вытащив из пустого домика два больших узла, он передал их Луке:

— Возьми, отнесешь домой… Да смотри, чтоб никто не увидел. Быстро!

Лука поймал на себе злобные взгляды крестьянок, толпившихся около колючей проволоки.

— Я не домой, начальник… — ответил Лука. — Мне надо найти корм для вашей лошади…

И старик зашагал, прихрамывая, чувствуя на затылке злобный взгляд Степана, который ему что-то кричал вслед…

Ярость душила Степана. Ему хотелось догнать старика, избить, чтобы знал, как не подчиняться. Он уже готов был броситься за ним, но услышал шум автомобиля.

К воротам подъехал Ганс Шпильке. Солдаты и полицаи выстроились и хором рявкнули: «Хайль Гитлер!» Чурай замешкался, не зная, куда девать узлы, и потому невпопад заорал «хайль Гитлер», когда все уже замолкли.

Комендант свирепо взглянул на полицая, готовый обрушиться на него, но вдруг взглянул на узлы:

— А это что?

Чурай перепугался насмерть. Не знал, что ответить. В душе проклинал сторожа, который так подвел его. Но тут же нашелся, поднял два пальца к шляпе и, сильно заикаясь от волнения, ответил:

— Герр комендант… Старуха, которую мы пригнали в гетто, бросила это здесь… Не могла донести…

Схватив оба узла, Степан швырнул их через колючую проволоку.

Комендант смерил полицая недоверчивым взглядом — это означало, что он разгадал изворотливость холуя, — и перевел взгляд на толпу за колючей изгородью.

Он прошелся вдоль проволочного заграждения, потрогал, крепко ли закреплены столбы. По его злым глазам, мечущим искры, по его жестокой усмешке видно было, что не все он может одобрить. Ему все казалось, что и эта колючая проволока, и уйма охранников не в состоянии удержать здесь многие сотни узников. Поэтому приказал сегодня же натянуть еще несколько рядов колючки, поставить дополнительно две вышки и жестоко карать всех, кто будет перебрасывать через ограду какие-либо продукты или принесет воды… Гетто должно быть изолировано от всего мира, чтобы не проникали сюда сведения о том, что делается за колючей проволокой.

Шпильке еще долго осматривал придирчиво проволочную ограду, зло набрасывался на служащих комендатуры гетто. Он, пожалуй, лучше многих других разбирался, где порядок и где безобразие. Не зря его перебросили сюда из Польши, где он слыл специалистом по таким гетто. Он хорошо знал, как следует обращаться с теми, кто попадает сюда, за колючую проволоку.

Отдав распоряжения, комендант сел в машину и поехал по безлюдным улицам Яшполя.

Озлобленный возвратился Чурай с работы. Он готов был растерзать старика Чубенко. Ведь его, Степана, жизнь сегодня, как говорится, висела на волоске. Если бы он не придумал на ходу, что ответить коменданту на вопрос об этих злополучных узлах, Шпильке выгнал бы его из полиции — и сидеть бы ему в подвале вместе с партизанами и коммунистами. А то и расстрелял бы на месте. Ведь немцы и в мыслях не допускают, чтобы их помощники из местного населения грабили то, на что лишь они, завоеватели, имеют право. Кроме всего прочего, что это за порядки, если денщик не выполнил приказ и выставил его перед комендантом полным дураком?!

Была уже ночь, когда Степану все-таки удалось извлечь из-за колючей проволоки оба узла и притащить на квартиру. В доме было пусто. На столике, в кухне, стоял приготовленный ужин, но старика не было. Бросив на пол тяжелые узлы, Чурай подошел, разъяренный, к двери, ведущей в комнатушку старика, и стал барабанить.

— Эй, старый лентяй, ты чего дрыхнешь? Почему не охраняешь мой дом? Если что-нибудь у меня украдут, шкуру с тебя спущу!