Огненные фарватеры

— Товарищ старший лейтенант, — спрашивает меня вдруг один из краснофлотцев. — А мину, часом, под корму не подтащим?

— Все может быть, если зацепим якорную. Но лучше не надо!

Открутили лебедку мы, «Ястреб» тоже. Мины не оказалось, но какие-то брусья, перепутанные колючей проволокой, в большом количестве вытащили.

— Э-э, — говорит вдруг командир «Пикши». — Ведь это я сам те рогатки на лед ставил, в Отряде зимней обороны. Не учел, что как раз здесь, и не думал, что все они утонут!

— Ладно, — говорю. — Трал чист, за дело!

Снова поставили трал со всеми «хвостами». Пошли. Минуток через пять опять прожекторный луч, а дождя как не было. Засекли нас немцы, и тут же справа и слева, но курсу и по корме, встали всплески и запахло, как говорится, порохом. Но тут снова зацеп, и это нас спасло. Наверняка немцам пристрелку сбили. Вытащили трал. Снова с рогатками, теми, от зимней обороны. Разобрали. Трал за корму — пошли.

Так продолжалось недели три. До 31 мая ходили мы на тральщиках «Пикша» и «Ястреб» по Восточному рейду Кронштадта — в хорошую погоду, в снег и дождь, под обстрелом и без него. Работа досталась невероятно тяжелая — пооборвались, руки у всех в мозолях и крови. Сейнеры побили изрядно. Тралов порвали много. Лесу из моря вытащили вагона три. Все было. Только вот мин неконтактных не было. Ни одной мы не вытралили магнитно-хвостовым тралом.

Ровно в 12 часов 1 июня 1942 года я переступил порог кабинета капитана 1-го ранга Ладинского. Командир ОВРа стоял у карты, рядом с ним — бригадный комиссар Рудольф Радун, комиссар охраны водного района. Как полагается, доложил, что прибыл по приказанию.

— Вы хорошо представляете себе серьезность минной обстановки в районе Кронштадта? — спросил Ладинский.

— Так точно. И знаю, чем занят сейчас флагманский минер Гончаренко на Бычьем поле.

— Прекрасно. Тогда к делу. Готов «баржевой трал». Сейчас в Угольной гавани инженеры из Ленинграда замеряют его магнитные поля. Они с этой работой могут неделю провозиться. Вам задача: выйти на траление не позже, чем через двенадцать часов. Для связи в ваше распоряжение выделяются два катера. Вопросы есть?

Я ответил: «Никак нет», хотя вопросов было много. Из сказанного я понял лишь одно: на траление мы должны выйти не позднее 24.00. А как и что будет далее, плыло, так сказать, в густом тумане неизвестности.

Двенадцать часов на подготовку к делу, которое тебе абсолютно не известно, но которое потребует полной отдачи сил, знаний, энергии, — конечно, мало. А что поделаешь? Война!

Двенадцать часов давал мне на подготовку приказ, и тут я вспомнил другой приказ, полученный в первую ночь войны. В районе Толбухина маяка немецкие самолеты сбросили бомбы, которые не взорвались. И нашему 5-му дивизиону тихоходных тральщиков, которым командовал капитан 3-го ранга Александр Карпович Момот, было приказано выйти на расчистку фарватера тралом Шульца. Комдив вызвал меня и приказал срочно проверить все тральное хозяйство.

— С тральным хозяйством все в порядке, — ответил я. — Хуже вот что: неразорвавшиеся бомбы могут оказаться магнитными минами и тралом Шульца нам их не взять. Нужен спецтрал. Зато корпуса наших ТЩ стальные, и это то самое, что минам надо. Мы идем тралить своим брюхом!

— Приказ есть приказ! — жестко бросил Момот.

В те дни ответить иначе было делом невозможным.

И сегодня был приказ, и была война…

Баржа оказалась не особенно большой, тонн на 200.

Один трюм с двумя люками, затянутыми брезентом. В корме кубрик: кухонный стол, буржуйка более чем средних размеров, пара банок, шкаф и нары на четыре человека. Под потолком, на крючке, «летучая мышь». В этом кубрике я и нашел всех, кто имел отношение к БТ-31,— ленинградских инженеров и четырех членов команды.

— Приказано выйти сегодня, — сообщил я старшему из ленинградцев.

— У нас все готово. Пошли, покажем тебе что к чему.

Выбрались на палубу. По трапу спустились в трюм. Здесь на деревянных стеллажах, идущих по периметру отсека, были уложены кабеля.

— Учти, старший лейтенант, больше изолированного кабеля в Ленинграде нет, да и в Кронштадте тоже. Береги его и будь готов ремонтировать, если порвет. Ведь именно этим кабелем создается магнитное поле, нужное для срабатывания приборов мины.

— Стало быть, это соленоид, — ответил я и подумал о том, как можно будет эти кабели, уложенные таким порядком, ремонтировать. Особенно если взрывом сорвет стеллаж.

Никакой уверенности в нужной прочности этой деревянной конструкции у меня не было. Но рядом стоял командир тралбаржи мичман Дмитрий Горшков. Он сказал, что все ясно, и я, глянув на этого не слишком молодого человека, подумал о том, что дело свое он знает и на него можно и надо положиться.