Игорь Бондаренко - Такая долгая жизнь

Лариса никогда не видела мужа тетки Зины. Он умер совсем молодым, сразу после революции. Но сохранились его фотографии: в котелке, с тростью, чернявый и, можно сказать, симпатичный.

И как только он мог влюбиться в такое мужеподобное чудовище, как тетка Зинаида? Глаз у него не было, что ли? Вот уж действительно судьба. Что кому на роду написано, то и будет. Значит, и ее судьба такая? Нет, чепуха все это! Революция — разве это судьба? А ведь она перевернула жизнь миллионов людей, по-своему устроила их судьбу. И ее, и Михаила, и Ананьина.

Кем была бы она, если бы не революция: барышня из полуинтеллигентной, полукрестьянской зажиточной семьи. С хорошим приданым. Могла бы выйти замуж за офицера, может, и за дворянина. А Михаил? Из нужды им было не выбраться. Разве что случай какой счастливый подвернулся бы. Кто-то приблизил бы его к себе, оценил его ум, ведь он умный. А теперь Михаила на автомобиле возят. Тысячи людей собираются в клубах, слушают его, как оракула… Лариса сама несколько раз тайком приходила на собрания. Не хотела, чтобы Михаил увидел ее и решил, что она приходит из-за него. Ведь он знал, что собрания эти сами по себе никогда ее не интересовали.

Поэтому Лариса садилась где-нибудь подальше, подвязывалась косынкой, опущенной на глаза. И любовалась им… Да, любовалась! Никогда она ему этого не скажет, и никогда он об этом не узнает.

А Ананьин? При царе был бы исправным чиновником, при Керенском, закрепись его власть, — преуспевающим поверенным в делах или популярным адвокатом, ведь он краснобай. Все, что хочешь, докажет, из черного белое сделает и из белого черное. Не любовью он взял ее, а речами своими медовыми, что сами в душу лились. Приятно было, что вот такой видный и умный человек полюбил ее. А тут еще тетка: стерпится — слюбится. А сама только об одном думала: как бы избавиться от племянницы, выставить.

Пока Демид привозил и деньги и продукты, так нужна была, а когда отец спалил все и ушел невесть куда — сразу переменилась.

Мысли о Демиде, которого она про себя назвала отцом, отвлекли ее от главного, от своей жизни. Но разве он не был частью ее жизни, разве он не был ей отцом? Ведь отец — это не только тот, кто народил тебя, но кто кормит, обувает, одевает, лелеет… «Какая нескладная у нас семья, какая несчастливая. Маманя была несчастлива, я вот тоже… А отец?» Снова про себя произнесла она это слово, и хоть и не с той теплотой, что прежде, когда еще не знала правды о своей семье, но все же с какой-то щемящей тоской. Где он сейчас блукает? И жив ли? Тоже характер! Что бы он сказал, узнав, что она вышла за Ананьина? Наверное, сказал бы: иди, он из благородных! А что такое благородство? От рождения оно, от воспитания? Михаил — благородный, неожиданно решила она. Хоть и из простых, а благородный. А Ананьин?

Даже в мыслях Лариса не называла мужа иначе, как по фамилии. В разговоре старалась избегать называть его по имени. Иногда называла по имени-отчеству, как бы подчеркивая этим разницу в годах, которая существовала между ними. На людях она тоже называла его Ананьин:

— Ананьин, брось придираться к словам!

— Ананьин, тебе подать помидорину?

— Ананьин, не пора ли нам домой?

Ананьин обижался:

— У меня что, имени нет?

— Я просто привыкла так называть тебя. Да и все, кто приходит к нам, так называют тебя: «Товарищ Ананьин! Товарищ Ананьин!» Лариса голосом, интонацией попыталась выразить подобострастие, с которым действительно порой обращались к Ананьину его подчиненные.

— Но ведь ты мне жена, а не подчиненная.

— А какая разница? Жена да убоится мужа своего…

— Знаешь, временами я даже не знаю, что тебе сказать. — Ананьин начинал сердиться.

— Ну вот ты уже и злишься. Пойду-ка лучше спать.

Лариса зевала и шла в свою комнату.

Год назад она завела порядок: «своя комната», где стояла ее кровать, туалетный столик и платяной шкаф.

— Приходишь ты поздно, будишь меня… — заявила она.

— Но, Лара?.. — взмолился Ананьин.

— И не возражай. А захочешь прийти в гости к женушке — приходи, разбудишь. Я не обижусь.

Ананьин встретился с ее взглядом и прочитал в ее глазах решимость.

Надо было ударить кулаком по столу, дать ей по щеке… А если она уйдет?.. Без нее он не мог.

Все считали его человеком сильной воли. Что же с ним сделала она, эта женщина?

Как-то он сказал ей:

— У тебя такие зеленые глаза, как… как… болото! Нет, трясина! Сверху изумительно прозрачная, чистая вода… А шагнешь — и нет уже возврата. Засосет. Погибнешь…