Игорь Бондаренко - Такая долгая жизнь

— Не говори, Алексей, глупостей.

— Не буду, Ниночка, не буду, — покорно соглашался он.

Нехотя, но Алексей задел этими словами Феклу.

— Расхвастался! — кривя в презрительной улыбке губы, сказала она. — Аника-воин!.. Хлопчика-то зробыть и не мог! А у нас будэ хлопец!

— А у меня было так задумано: сначала будет дочка, а вторым будет сын, — не сдавался Алексей.

О ребенке, который должен был скоро появиться на свет, он почти не думал. Радовался, ждал… но кто будет, мальчик или девочка, ему было безразлично. Правда, в первый раз ему хотелось сына, и он говорил об этом Нине. Только это его и волновало тогда. Когда Нина лежала в роддоме, Алексей не переживал, как другие мужья. Был уверен, что у Нины все будет в порядке. Не она первая, не она последняя. В деревне вон как раньше рожали: зайдет за стог сена — и родит. Как кошки. А тут больница, врачи, наука… Нет! Все будет в порядке.

То, что родилась дочь, а не сын, его сначала огорчило. Но когда Алексей привез домой жену и Аллочку, как нарекли девочку, и он, развернув одеяльце, прижал к себе маленькое теплое существо со сморщенным личиком, его чуть слеза не прошибла: «Мое! Моя дочь!» И с тех пор только и слышали от него и родные и знакомые: «Моя дочь!..», «Моя Аллочка!..»

Теперь, когда Нина снова была на сносях, он старался не волновать ее по пустякам, не перечить.

От природы Алексей был ласковым. Женщины инстинктивно чувствовали это и тянулись к нему. Он был не прочь и поухаживать за некоторыми. Но теперь Лешку будто подменили. Одна Лариса не желала замечать происшедшей в нем перемены.

Лариса нравилась ему с того далекого дня, когда он застал ее в лаборатории одну в обеденный перерыв. Как-то все случилось само собой, что они стали целоваться. Но он сознавал, что, целуя его, она думает о Михаиле, на которого он был похож. Если бы не так, если бы она любила его… Но теперь об этом нечего было думать. Все решилось. Его жена — Нина! После рождения ребенка она очень похорошела.

За эти пять лет все изменились. Алексей возмужал, стал серьезнее. Переменилась и Лариса. Не внешне, нет! Та же стать и красота рано расцветшей женщины. Но не было в ней той открытости, которую Алексей почувствовал, когда она целовала его тогда в лаборатории: шепча: «Как ты похож на Мишу!..»

В ее зеленых глазах теперь нередко сверкали не только прежние солнечные смешинки, но как бы капельки яда. Ее острого языка побаивались даже женщины. С мужчинами она держала себя так, будто все они… просто ее подданные. Она не желала знать об их тревогах, болях, бедах. Их предназначение было в том, что они должны поклоняться ей, служить… Так она вела себя и с Алексеем.

Лариса работала теперь не в лаборатории, не с Ниной Путивцевой, а в библиотеке, куда устроил ее Ананьин. Но то, что Нина ждет ребенка, Лариса знала и однажды, встретясь с Алексеем, завела об этом разговор:

— Рад?

— Конечно. А чего ты, Лариса, не родишь?

Лариса улыбнулась. И вот тут-то изумрудные капельки яда и мелькнули на солнце в ее глазах.

— А мне не к спеху с пеленками возиться…

— А как поживает твой муж? — спросил Алексей.

— А что ему сделается?

— Доволен он новой работой?

— А это ты у него сам спроси! — И Лариса пошла, даже не сказав «до свиданья».

А Алексей все же не удержался и глянул ей вслед.

Слова Алексея о ребенке задели Ларису. Она сама прежде, еще до замужества, думала об этом. Но теперь эти мысли приходили к ней все реже и реже.

То, что ее жизнь с Ананьиным не сложилась, она поняла давно. Не надо было вообще выходить замуж за него. Ведь знала же, что не любит. Чувствовала! Зачем же она тогда это сделала? Назло Михаилу? Глупо. Вела себя, как обиженная девочка. А ведь она была уже не девочкой. Но очень уж Михаил расстроил ее тогда, во время их последней встречи у тетки.

Сидит как каменный. А она, дура, до сих пор помнит его ласковые руки и губы, и то, как он говорит, и глаза, и все!

Была бы она поумнее тогда, когда у них с Михаилом был роман в Солодовке, — настояла бы на своем наперекор Демиду! Вот уж чего не могла она простить отчиму! Слепец! Несчастный слепец! В Советскую власть не верил. А она с каждым годом становится все крепче и крепче. И люди говорят: жить стало лучше, жить стало веселее…

Ей только не очень весело. Все есть: тряпки, хорошая квартира, полный достаток в доме. А жизни нет. Думала раньше: стерпится — слюбится, как говорила тетка. Тоже старая дура. Сама в молодости любимого на нелюбимого да богатого променяла. А тут революция — и ни богатства, ни любви.