Игорь Бондаренко - Такая долгая жизнь

— Шо у тэбэ с рукой, сынок?

— Ничего, мама, — ответил Алексей и счастливо улыбнулся.

— Якый же дурень, — усмехнулся Максим. — Робыв бы со мной, у теплому.

— Ничего ты, Максимка, не понимаешь. Автомобиль — это здорово!

— Значит, найшов то, шо искав?

— Нашел, Максим, нашел…

«Кому шо», — подумал про себя Максим.

Максиму нравилась его работа. И дело было не только в том, что он, как и другие вальцовщики, понимал, как нужны стране трубы. Ему нравился сам процесс работы. Размеренный, монотонный трудовой ритм не утомлял его. Зимой в цехе всегда было тепло, а он любил тепло. Летом, правда, бывало жарковато. Но стаканчик холодной воды пропустишь через себя — и сразу становится легче.

Заработки были хорошими, нужды не испытывал. Почет — тоже дело не последнее. А главное, чего не смог бы, наверное, Максим никому объяснить, — это то, что, работая на пильгерстане, он как бы почувствовал себя другим человеком — большим и сильным.

Когда он рычагом вводил дорн в гильзу, а потом цех оглашался могучими ударами и с той стороны валков появлялся оранжевый конец мягкой, еще раскаленной трубы, было такое чувство, что не машина, послушная ему, а он сам, своими руками, раскатывает неподатливый металл в длинные макаронины.

Хрупкого сложения от природы, Максим на площадке пильгерстана чувствовал себя сильным, уверенным. И с людьми он теперь держался уверенно, с достоинством, свободно.

Заметили эту перемену в нем и домашние: мать и Фекла. Жена теперь почти не перечила, а мать, довольная, тайно вздыхала: «И шо с Максымом робыться, як на свит народився».

Когда на ремонт стал соседний стан, Максим после смены оставался в цехе, помогал механикам и слесарям разбирать механизмы. Ему хотелось докопаться до внутренностей, узнать, что там и как.

«Скорость выхода трубы из пильгерстана зависела от скорости вращения валков. А если валки будут большими, то труба пойдет быстро…»

Эти мысли не давали ему покоя. Неужели он такой умный, а все инженеры и техники не могли сами додуматься до этого?

Все-таки Максим не выдержал, подошел к сменному инженеру.

— Так-так-так, — заинтересовался тот. — Чтобы вращать валки большего диаметра, потребуется, правда, большее усилие. Хватит ли у мотора мощности?.. Я сделаю кое-какие расчеты, а потом скажу вам.

Через два дня инженер еще издали в цехе, увидев Максима, замахал ему рукой.

— Все получается, — радостно сообщил он вальцовщику. — На бумаге, по крайней мере, — поправился он. — Правда, предстоят переделки стана. Но производительность так возрастет, что, как говорят англичане, игра стоит свеч. Подавайте-ка рацпредложение.

— Как это — рацпредложение? — испугался Максим. — Нет уж… это я не могу. Вы сами как-нибудь.

— Но идея-то ваша!

— Идея моя, а расчеты ваши. Вот и давайте вместе, — осмелел Максим.

Инженер ухмыльнулся:

— Раз вы настаиваете — я согласен.

Испытания пильгерстана с валками увеличенного диаметра прошли успешно. О Максиме на заводе заговорили как о способном рационализаторе, передовике производства. Портрет его появился на доске стахановцев.

27 июня 1936 года в клубе машиностроителей собрался городской слет стахановцев.

В зале в первом ряду сидел Максим, Алексей Путивцев тоже получил пригласительный билет, Михаил Путивцев был в президиуме.

С докладом выступал секретарь крайкома Шатлыгин.

Перед ним лежали исписанные его бисерным почерком листки, но он говорил, почти не заглядывая в них. Говорил своим низким, глуховатым голосом:

— Много лет существовали так называемые технически обоснованные нормы. Но вот мастер отбойного молотка товарищ Стаханов и кузнец Горьковского автозавода товарищ Бусыгин доказали своим трудом, чего стоят так называемые обоснованные нормы. Когда Алексей Стаханов за шесть часов вместо семи тонн вырубил сто две тонны угля, нашлось немало скептиков, которые не поверили этому, кое-кто стал распускать слухи, что все это, дескать, было подстроено. Но прошло совсем немного времени, и парторганизатор этого же участка Дюканов дает сто пятнадцать тонн угля за смену. Почин Алексея Стаханова был подхвачен работниками других отраслей промышленности.

Этот зал, — продолжал Шатлыгин, — вмещает, кажется, восемьсот человек. (Реплика из президиума: «Тысячу!») Товарищи меня поправляют — тысячу. Мы не смогли пригласить всех стахановцев, всех передовиков производства вашего города — не хватило мест. И этот факт свидетельствует о том, что ваш город стал городом стахановского труда! (Аплодисменты.) Мы говорим маловерам, бюрократам, которые мерят нашу новую жизнь старым аршином: «Не мешайте нам!» Посмотрите на этих людей в зале. Вот сидят металлурги Максим Путивцев и Алексей Бобылев. Они дают за смену по две — две с половиной нормы. Разве кто-то подстроил так, что они сломали старые капиталистические нормы труда и работают по новым нормам, нормам Октябрьской революции, нормам Ленина? (Аплодисменты.) Сбываются великие предначертания нашего великого вождя и учителя Владимира Ильича Ленина, который еще в девятнадцатом году подчеркивал, что производительность труда — это в последнем счете самое важное, самое главное для победы нового общественного строя. Капитализм создал производительность труда, невиданную при крепостничестве. Капитализм может быть окончательно побежден и будет окончательно побежден тем, что социализм создаст новую, гораздо более высокую производительность труда… Интересно отметить еще и такой факт, что и товарищ Стаханов и товарищ Бусыгин являются беспартийными. С полным правом мы называем их беспартийными большевиками. Это говорит, товарищи, о том, что стахановское движение становится массовым движением всего рабочего класса нашей страны.