— А на шо ж вы малинник вырубили? — спросил недовольно Тихон Иванович. — Пусть бы дитки лакомылись…
— Он колючий. И дети всегда ходили с расцарапанными руками. Родители жаловались, — пояснила воспитательница.
Но Тихона Ивановича это объяснение не устроило. Зачем было рубить? Да и сад не от старости погибает. Вон груша… Ишь, как ее мороз поломал. Кора потрескалась, задралась, и стоит она как раненая без перевязки… Надо было бы кору содрать и замазать варом — пусть зарастет новой. А не поможет — спилить до основания, и тогда дерево даст молодые побеги. Ведь по всему видно: корни у груши еще крепкие.
«Не, — подумал Тихон Иванович с горечью, — нэма хозяина». На многих деревьях действительно было много сухих веток, и весь сад стал каким-то редким, усыхающим, дряхлым.
На покосившейся могиле старого барина Закревского в глубине сада сидели мальчик и девочка. По розовому пальчику девочки ползла божья коровка, и девочка приговаривала:
— Божья коровка, полети на небо, там твои детки кушают котлетки…
Тихон Иванович ласково погладил ребят по шелковистым головкам и с грустными думами пошел прочь: другая жизнь пришла в его родные места, другая…
Когда за ним приехал Михаил, уже в дороге он сказал зятю:
— Сад Закревского погибае, а який сад був… Нэма хозяина, нэма…
Михаил помолчал немного. Как бы объяснить поделикатнее тестю?
— Сад этот, Тихон Иванович, старый. Возиться с ним дороже обойдется, чем новый посадить. Так колхоз и сделал. Сколько там гектаров у Закревского было?
— Да десятины дви, а може, и три…
— Ну вот, видите, а в колхозе сейчас пятьдесят гектаров садов.
Тихон Иванович ничего не ответил, вздохнул.
Приехав в Солодовку, Михаил остановился у дома, где жил дядька Демка, который уже шесть лет, с тех пор как организовали колхоз, оставался бессменным председателем. Дома его не оказалось. Оставив Тихона Ивановича на попечение тетки Химки, Путивцев поехал в правление. И там дядьку не застал. Покружив по селу и поговорив кое с кем из колхозников, Михаил решил все-таки обязательно найти дядьку. Но он, как живчик, был неуловим. Видели его на току, потом в первой бригаде, потом в третьей, в коровнике… Проезжая по проселку в четвертую бригаду, Михаил заметил знакомую двуколку.
— Правь туда, — наказал он шоферу.
Вася лихо свернул и погнал машину по мягкой накатанной дороге в указанном направлении. Около двуколки они остановились.
Дядька Демка, увидев Михаила, почесал свой длинный облупленный нос. Потом его лицо от улыбки сморщилось, как печеное яблоко.
— С прибытием вас, дорогой товарищ секретарь, — приветствовал он племянника. — А это наш новый агроном, Петр Антонович, — представил он молодого мужчину лет двадцати шести-восьми, одетого по-городскому.
— Рад познакомиться, — сказал Михаил и спросил: — Ну как, с дядькой моим еще не воюете?
— Пока присматриваемся друг к другу, — осторожно ответил Петр Антонович.
— А я вот приехал воевать с ним, — заявил Михаил.
— Дорогой племяннычек, шо ж ты так зразу в наскок… Ты погляди, яки хлеба вырастили.
Хлеба действительно были хорошие. Пожалуй, даже лучше, чем те, которые он видел, проезжая по другим колхозам. Михаил сорвал колосок, размял его в руке. Зерна еще были слегка влажноватые, но налитые, тяжелые.
— За хлеб спасибо, дядя, но, как говорится, не хлебом единым жив человек… — сказал он.
— Та цэ прысказка, кажись, из Библии, — пытался вывернуться председатель колхоза, понимая, к чему начинает клонить секретарь горкома.
— Верно, из Библии, — согласился Михаил. — Времени у меня, дядя, мало, уже солнце заходит, а поговорить надо. Садись ко мне в машину, по дороге и поговорим, не договоримся — продолжим разговор в правлении. Петр Антонович, вы не возражаете, если я у вас председателя украду на время? — спросил Михаил у агронома.
— Какие могут быть возражения, если надо, — ответил тот.
— Поехали, Вася…
— Слышал я, дядька Мартын коноводом стал? — обратился Михаил к дядьке Демке.
— Коноводом… Ну, а як Ксеня и Вовик?
— Мои в порядке. Пантелей недавно письмо прислал: скоро к нам Инночка должна приехать. Может, несколько дней и у вас побудет, если захочет.
— Пусть приезжает, найдем чем угостить, и тетка Химка рада будэ.
Поговорив о домашних делах, Михаил наконец приступил к главному:
— Ну что ж, дядя, с вами делать? На бюро горкома вас вызвать или как?
— Та за шо ж це така немилость? — притворно изумился председатель.
Читать дальше