Игорь Бондаренко - Такая долгая жизнь

Было уже за полночь. Засыпанный до окон глубоким снегом, натрудившись за день, поселок беспробудно спал. Ада тронула Демида за рукав — пошли.

Не доходя немного до своего дома, за углом, она сказала:

— Погоди тут чуток…

Сама пошла дальше. Окна в избе были темными. Но надо было на всякий случай проверить. Она отперла дверь — из темноты пахнуло чуть угарным теплом, запахом опары.

Ада зажгла лампу, огляделась: никого. Может, сюда привести? Но тут же отвергла эту мысль: в баньке надежнее… Она достала из-за пазухи деньги (не выдержала), пересчитала. Завернула в бумажку и спрятала за картину, на которой была изображена зеленая русалка.

«Стоит, горемычный», — подумала она совсем размягченно о Демиде. Заозерный покорно стоял на прежнем месте за углом. Ада призывно махнула ему и пошла, и он затопал следом.

Банька, срубленная из грубых бревен, темнела в конце двора. Сквозь окошко, покрытое слоистыми причудливыми узорами, лунный свет еле пробивался. Пахло березовым веником, мылом и тем особенным запахом, которым за годы пропитались бревна.

Демид почти на ощупь нашел широкую лежанку и расстелил на ней тулуп. Ада, расстегнув белый, кокетливо укороченный полушубок, села с ним рядом. Демид нетерпеливо притянул ее к себе, зашарил рукой. Накололся о булавку, выругался.

— Подожди, я сама… — сказала Ада.

Спустя какое-то время она спросила потихоньку:

— Можно, я валенки надену, а то ноги боюсь застудить…

Ада оставила Демида в баньке до утра. Пообещала разбудить пораньше. Спал он крепко, и она еле растолкала его. Он увидел ее и сразу все вспомнил. Обнял. Под полушубком у нее была одна рубашка. На этот раз она торопила его:

— Скорей, уже светает…

Потом Демид воровато вышмыгнул со двора, свернул за угол. Под ногами хрустело, словно он шел по битому стеклу. Над избами из труб уже тянулись дымные плотные столбы. Ни дуновения в воздухе. И дымные плотные столбы были прямыми, как стволы сосен.

Побаливала голова — надо было опохмелиться. Демид знал одну бабку, которая, за переплату конечно, давала чарку в любое время.

После водки сразу стало легче. Заозерный не спеша пошел по проселку окраинной улицей. Никого не хотелось видеть сейчас. Он уже распрощался с этими местами. Он был уже сердцем в дороге.

В общежитии было пусто. Только дежурный уборщик Спирка возился у плохо разгоравшейся печки.

У Заозерного все было собрано. Из вещмешка он достал только старую фуфайку, где под подкладкой спрятал деньги на дорогу. Подкладка у фуфайки оказалась разорвана, а денег не было.

Демид зло выругался.

— Ты чо там? — крикнул с другого конца казармы Спирка.

— Ничего! — ответил Демид.

У Демида еще была одна похоронка, в тумбе между досками, прикрытая газетами и тряпьем. Тут деньги были целы. Демид еще раз выругался, на этот раз с облегчением.

Побросал одежонку в фанерный, собственноручно сработанный чемоданишко и, не попрощавшись со Спиркой (грешил он, что именно Спирка взял деньги), вышел на улицу.

Небо на востоке было румяным, снег под ногами хрупкий.

Была суббота, и многие уже топили баньки.

Демид вспомнил Аду. «Смачная баба! Может, пристать?» Но тут же отверг эту мысль. Он уже в возрасте, и удержать такую бабу будет трудно.

Через полчаса добрался до шляха, так он про себя называл дорогу.

Немало исходили его ноги по украинским шляхам. Но здешний шлях ничем не напоминал те, грунтовые, накатанные. Дорога тут была дощатая, место — топким, поэтому клали сначала гать — бревна поперек дороги, а сверху настилали гладкие доски, но не на всю ширину, а двумя полосами, как рельсы. Ездить по этим «рельсам» надо было умеючи. Соскользнешь с досок на поперечные бревна — рессор не соберешь, и хорошо еще, если отделаешься шишками.

До железнодорожной станции было пятнадцать километров. Демид недолго постоял, поджидая попутную машину. Повезло. И подмерзнуть не успел — а уже машина.

Шофер попался веселый. Слегка попахивало от него спиртным. Шоферы всегда здесь возили с собой спирт. Если машина поломается, пока найдут — без спирта не обойтись, замерзнешь.

А раз спирт с собой возили — иногда и так, по настроению, принимали. Но в меру, потому что дорога не та — машину нужно было вести как по струне.

— Чего, дед, кислый такой? С похмелья, что ли? — озорно спросил шофер. — Может, примешь? Стопроцентного!

Демид не отказался.

— Крепкий же, проклятущий, — дыхание зашлось.

Шофер рассмеялся:

— Говорил же — стопроцентный. Снегом заешь.