Игорь Бондаренко - Такая долгая жизнь

В середине дня Путивцеву в горком позвонил директор кожевенного завода Щеглов:

— Михаил Афанасьевич! Мы с Глафирой просим вас с Ксаной в выходной прийти к нам.

— Что у тебя там, банкет?!

— Михаил Афанасьевич, ну что вы так прицепились к этому слову? Просто Глафире моей исполняется тридцать лет.

— Вряд ли мы сможем… — заколебался Путивцев.

— Михаил Афанасьевич, я тут разносолов всяких заготовил. Живем-то раз…

— Не знаю, — повторил Путивцев.

— Правильно Глафира мне сказала: теперь Путивцевых к нам не затащишь — высоко взлетел Михаил Афанасьевич…

Знал, шельмец, что после этих слов Путивцеву трудно будет отказать.

В тридцать третьем году Путивцев работал на кожевенном заводе секретарем парткома. У директора завода Щеглова была одна слабинка: любил хорошо поесть, хорошо одеться, покупал заграничные вещи. Однажды Щеглов пригласил Михаила Путивцева с Ксеней к себе домой.

— Посидим по-домашнему, по-семейному, — сказал он.

— Почему бы нам действительно не пойти? — сказала Ксеня о разговоре с Щегловым. — Ты каждый день на заседаниях… Мне надоело в четырех стенах сидеть. Вот пойду скоро на работу…

О работе они уже говорили не раз. Ксеня сама пока не очень рвалась на службу. Ей и дома при ее трудолюбии хватало забот. Да и Вовка еще мал: и накормить, собрать в школу…

Но Ксене нравилось поддразнивать Михаила. Знала, что он не хочет, чтобы она пока устраивалась на работу.

— Ты хочешь пойти к Щегловым? — напрямик спросил ее Михаил.

— А почему бы и нет?

— Значит, пойдем.

У Щегловых Ксене было весело. Щеглов то и дело приглашал ее танцевать.

— «У самовара я и моя Маша… вприкуску чай пить будем до утра…», — потихоньку напевал он ей на ухо.

Потом станцевали танго.

— Хватит, Костя, — сказала Ксеня, — а то твоя Глафира устроит тебе концерт. (Ксеня знала, что жена Щеглова очень ревнива.)

— Подумаешь, Глафира… — грозно сказал Щеглов, но все-таки с опаской косанул взглядом в сторону жены.

Михаил был удивлен, застав у Щеглова большую компанию — человек двадцать. Был там и Спишевский со своей молодой женой Лидией Васильевной.

Но не число гостей поразило Путивцева, а стол: балыки, черная икра, поросенок, начиненный гречневой кашей, гусь с яблоками, шоколадные конфеты.

Большинство женщин, увидев такой стол, конечно, заахали. А Щеглов, как мальчишка — ему тогда было двадцать восемь лет, — радовался этим ахам. Только Михаил испортил ему настроение.

— Если еще раз увижу у тебя такое — поставлю вопрос на парткоме.

— За что? — искренне удивился Щеглов.

— Стране не хватает хлеба! А ты?..

— А что — я? Страну накормлю, что ли?.. Каждый пусть делает свое дело. Я даю стране кожу, а другие пусть дают хлеб…

— Кожу даешь стране не ты, а завод, рабочие.

— Но разве я не стараюсь для рабочих?

В силу своего характера — он легко сходился с людьми — и коммерческой жилки Щеглов доставал, во всяком случае старался доставать, продукты для кожевников.

— Откуда все это у тебя? — уже мягче спросил Путивцев.

— Поросенка и гуся купил на базаре, — оправдывался Щеглов.

— А конфеты?

— Директор кондитерской фабрики подарил две коробки.

— Вот-вот… Он тебе, а ты ему…

— Да что ты, честное слово, привязался! Был бы я куркулем, все сам бы сожрал! Думаешь, мы каждый день такое едим? Я ж для вас, для всех старался. — Щеглов повел рукой, как бы указывая на гостей, которые находились в комнате, — разговор шел на веранде.

— Пока жизнь не наладится — никаких банкетов! — твердо заявил Михаил.

И вот теперь этот звонок спустя три года…

В выходной Михаил собирался с Ксеней и Вовкой покататься на коньках по морю. Лед там сейчас как стекло. Полы полушубка распахнешь пошире и скользишь по льду, как буер… А вечером посидеть с семьей, поговорить. И чтоб никуда не надо было спешить…

— Ты не обижайся, Костя, наверное, не получится. Но я обещаю, что в этом месяце выберемся к тебе с Ксеней обязательно.

На перроне станции Марцево было пусто. Поезд запаздывал. Мела поземка. Колесников и Хоменко зашли в буфет выпить горячего чаю.

Наконец поезд прибыл. Немцев в лицо никто не знал. Но пассажиров, вышедших на станции, было очень мало, среди них немцев отличили без всякого труда: в шапках с клапанами, закрывающими уши. Покрой зимних пальто, обувь на толстой подошве — все было, как говорится, не нашим.

С немцами была переводчица — дама лет пятидесяти в старомодной дохе.