Николай Камбулов - Тринадцать осколков

— Безумцы, выхо-о-о-ди-и-те!

Так продолжается второй день. Взрывы прекратились. В подземелье тихо-тихо. И от этого громче слышится:

— …выхо-о-о-ди-и-ите!..

Теперь мы все размещаемся на командном пункте. Западный выход взорван, несем дежурство только у восточного, наряды меняются через каждые два часа. Находиться на посту не так трудно, а вот перемещаться тяжело — эти триста метров, отделяющие КП от входа, стали непомерно длинными. Но никто об этом не напоминает, будто ничего не изменилось.

— Выхо-о-о-ди-ите…

Мухтаров и Мухин приносят со склада ящик с гранатами. Егор спрашивает:

— Сколько еще осталось?

— Тридцать штук, — отвечает Али. Он берет ломик и вскрывает ящик. Ломик соскальзывает, Али, потеряв равновесие, падает. Но тут же вновь принимается за работу, что-то бормочет.

— Раздать? — обращается он к Егору.

— Погоди, — Кувалдин окидывает взглядом сидящих бойцов. Он без шапки, с засученными по локоть рукавами, на груди висит автомат.

— Решили мы с политруком пугнуть этих кричальщиков… Кто со мной пойдет?

Поднимается десять человек. Егор, сняв с фитилька нагар, пятерней поправляет упавший на глаза чуб.

— Садитесь и слушайте, — говорит он. — Утром я осматривал пролом, который немцы сделали в госпитальном отсеке. Сквозь него можно проникнуть наверх. Я поднимался. Метрах в ста пятидесяти от пролома, в лощинке, — гитлеровцы, землеройные машины. Ударить бы по ним надо, внезапно налететь, забросать гранатами.

Сняв с себя автомат, он вытаскивает из-за голенища суконку и начинает протирать оружие. В темноте кто-то просит глоток воды. Политрук, отстегнув флягу, велит Крыловой посмотреть, есть ли в ней вода. Маша отрицательно качает головой. Но все же поднимается и, слегка качаясь на ходу, идет на стон. Мы сопровождаем ее молчаливым взглядом. Только один Кирилл, тяжело вздыхая, произносит:

— Если бы сейчас десант высадили…

— Егор, раздавай гранаты, — щелкнув затвором, говорит Чупрахин. — Командир, слышишь, раздавай.

Получив боеприпасы, мы ждем назначенного часа. Мухтаров выдает нам по одной конфете: где и как он мог сохранить их — неизвестно. Наклонившись к Али, интересуюсь:

— Откуда взял?

— НЗ командира полка… Сегодня он распорядился выдать. Это последние.

Возвращается Маша. Она едва переставляет ноги. Чупрахин берет ее под руку и, придерживая, ведет к политруку. Я подхожу к Кувалдину, сажусь с ним рядом. Откусив кусочек конфеты, он спрашивает:

— Патроны в диске есть?

— Есть.

— Покоя нельзя давать гадам.

— Это верно. Нам только бы запастись продуктами и водой.

— Да, — коротко соглашается Егор и тут же говорит о другом: — Ты знаешь, сколько калорий содержит вот эта конфета?

— Нет.

— И я не знаю, — улыбается он. Егор улыбается так, как улыбался тогда, на марше, и в момент, когда объявил, что его назначили командиром взвода, когда отозвали Шапкина готовить разведгруппу. Да, есть же такие люди, от одной улыбки которых делается легче на душе.

— Ты не забыл про Аннушку? — сам не знаю почему вдруг спрашиваю Егора. Он отправляет в рот остаток конфеты, рассматривает свои большие руки.

— Аню, — вздыхает Кувалдин и тут же оживляется: — А я тогда соврал… Помнишь, сказал тебе: Аннушка — жена моя. А ведь это не так.

— Знаю.

Он смотрит на меня с удивлением, прищурив один глаз.

— Знаю, — повторяю я.

— Откуда? — спрашивает он. — Не сочиняй, Николай. А я ее люблю, не было того дня, чтобы не думал о ней. Так она вонзилась в мою душу, что и слов подходящих нет, чтобы рассказать об этом. Не веришь? Ну и что ж, откуда тебе знать… Встретишь такую, тогда поймешь меня.

— Егор, не надо об этом.

— Не надо так не надо. Это я так, только перед тобой открылся. — Он поднимается и смотрит на часы: — Нам пора. Кто получил гранаты — встать! Чупрахин, проверить оружие.

Пролом конусообразной формы с большим наклоном. По нему не так уж трудно подняться наверх, выйти из подземелья. Обрушившиеся камни подступают к самому лазу, через который видно вечернее небо, проколотое первыми звездами. Кто-то должен подняться первым, осмотреть местность вокруг, нет ли поблизости гитлеровцев, потом подать сигнал остальным. Егор подзывает к себе Чупрахина.

— Смотри тут, я полезу, — говорит он Ивану.

— Нельзя тебе, — шепчет Иван. — Ты же командир полка, забыл, что ли?

Наш гарнизон уже нельзя назвать ни полком, ни ротой — слишком мало осталось людей в строю: одни погибли под непрекращающимися обвалами, другие — в открытых схватках с врагом, третьи — от истощения. Осталась небольшая группа, и Кувалдин, конечно, понимает: теперь он и командир и рядовой боец.