Николай Камбулов - Тринадцать осколков

— Да, чувствую, достается вам, Василий Иванович. Шатров наш туго поправляется. Вчера пробовал вставать, три шага сделал и повалился. Придется ему отдохнуть в катакомбах. Но он и слушать не хочет об этом. И все же я отправлю, а то все время звонит, беспокоится… Вот что — позвони мне, вместе сходим на НП.

— Опасно, Федор Павлович… Наблюдательный пункт находится в непосредственной близости к противнику.

— Знаю, знаю. А об опасности на фронте не говорят. Есть такая у военных пословица: опасность — не смерть, но повернешься к опасности спиной — погиб. Вот этого нельзя никогда забывать!..

В роту возвращаюсь вместе с Сергеенко. За спиной у нее радиостанция. Аннушка рассказывает мне, как тогда, при высадке десанта, выбралась на берег, думала, что заболеет, но все обошлось благополучно. Пытаюсь напомнить о Егоре, но она быстро меняет тему разговора, уводит меня то к проливу, где она под огнем фашистов работала на радиостанции, то на КП дивизии, в свой радиовзвод, где такие славные и трудолюбивые ребята.

Ветер по-прежнему холодный и сырой. Постепенно мысли от Аннушки уносятся к Шатрову, к командиру дивизии. Теперь они, наверное, тоже в пути, пробираются к наблюдательному пункту.

— И ты тоже идешь в разведку? — спрашивает Аннушка.

— Иду.

— И Кувалдин? — наконец вспоминает о Егоре.

— Конечно, — живо отвечаю. — Егор — славный парень!

— Неужели? — она смеется, беря меня под руку. Чувствую: что-то хочет сообщить мне. «Не надо, Аня, я все знаю», — мысленно возражаю ей.

— Хочешь, один секрет открою? — спрашивает она, замедляя ход.

— Я о нем знаю.

— Нет, не знаешь.

— Тогда говори.

Она поправляет за спиной рацию.

— Егор парень действительно хороший. Знаешь, что он придумал, когда мы уходили на фронт? Предложил мне выйти за него замуж. Я отказалась. Тогда говорит: «Значит, не любишь?» Я и сама не знаю, люблю я его или нет.

Что же я могу ей ответить? Ах, Егор, Егор, славный ты парень. Теперь ты для меня самый лучший друг.

А Аннушка все говорит и говорит. И я ей верю, верю каждому слову.

— Как ты, что у тебя нового в жизни? — наконец интересуется она мной.

— Как видишь, разведчик. Теперь вместе будем.

— А я все время думала о тебе, — признается она и начинает вспоминать институтскую жизнь.

Впереди вырастает темный бугорок. Это наша землянка. Как обрадуется Егор приходу Аннушки!

Сидим в приемной командующего. Трещат телефоны. Стены помещения исполосованы проводами. Заходят офицеры, генералы, приходится то и дело подниматься, отдавая им честь. Редко кто из них обращает на нас внимание: или не знают, кто мы, или потому, что своими делами заняты — несколько дней назад гитлеровцы внезапно перешли в атаку. Они нанесли удар по стыку между северной и южной группами наших войск и заняли ряд населенных пунктов. Но на нашем участке линия фронта не изменилась. И все же мы вынуждены были повременить с разведкой. Сегодня вечером пойдем. Наша группа уменьшилась на одного человека. Правдин отчислил Беленького — не вынес парень тяжести тренировок. Кирилл был откомандирован снова в роту. Прощаясь с нами, он вдруг заявил:

— Не каждый может быть героем, война ведь особый случай в жизни народа. Я в другом деле покажу себя.

Кувалдин, не глядя на Кирилла, заметил:

— Пустое ведро все гремит и гремит.

А Беленький, сняв шапку, пятерней расчесал густые волосы и на этот раз ничего не сказал. Он удалялся по косогору, чуть перекосившись в плечах, отчего казалось, что он все же вот-вот обернется и произнесет очередное поучение, но так молча и скрылся за сопкой, прихрамывая на одну ногу.

Сейчас с нами будет беседовать командующий.

В дверях появляется Мельхесов. Все встают. Армейский комиссар узнает Шапкина. Он подает ему руку, интересуется настроением группы.

— К выполнению задания готовы, — громко отвечает Захар.

Мельхесов, взглянув на Правдина, скрывается за дверью.

Снова оживают телефонные звонки. Егор изредка бросает взгляды на Аннушку. Любит он ее, наверное, крепко, но скрывает это от других. Как-то на тренировках Аннушка не смогла быстро настроить радиостанцию на заданную волну. Правдин, считая секунды, хмурил лицо.

— Помочь бы надо, — шепнул я Егору.

Кувалдин повернулся ко мне, отгрыз кусочек сухаря, сказал:

— Сама настроит.

— Пентюх, — возмутился я.

— Ну-у, — улыбнулся Егор, продолжая хрустеть сухарем.

— Торопитесь! — крикнул Правдин, не отрывая взгляда от часов.