Николай Камбулов - Тринадцать осколков

«Я и немецкий народ твердо убеждены, что ваша личная храбрость и мужество подчиненных вам войск сделают все, чтобы удержать мыс Херсонес еще два-три дня. Я отдал приказ генералу Эйцлеру немедленно выслать вам морем транспорты с войсками и боевой техникой».

Енеке потряс шифрограммой, хотел что-то сказать, но, видимо обессиленный запальчивостью и длинной речью, опустился на раскладушку-кресло. Генерал Радеску уронил из рук бинокль, молча поднял его, тяжелый и грузный прошел к выходу, присел там на порожек. Он был ранен в голову, повязка сползла ему на глаза. Поправляя ее, он что-то сказал, но фон Штейц не расслышал, не понял, потому что его мысли были заняты другим. Он видел, что генералы и офицеры сидели притихшие и молчаливые, подавленные тем, что русские овладели Сапун-горой и Севастополем. Вид их и речь Енеке напомнили ему ставку Гитлера, тот день, когда Эйцлер настаивал на выводе армии Паулюса из волжского «котла». Вспомнил он и слова Эйцлера: «Волжским «котлом» история Германии не кончается…» Что имел в виду старый генерал, фон Штейц до сих пор не может понять… За волжским «котлом» последовали другие, не менее ощутимые, не менее трагичные. Может быть, Эйцлер намекал на неспособность Гитлера как верховного главнокомандующего, намекал на то, что при другой ситуации в руководстве армией дела пойдут совсем по-другому. Такая мысль показалась фон Штейцу чудовищной, чудовищной потому, что он знал Эйцлера как видного пропагандиста в армии идей фюрера… «Реванш, реванш, — отозвалось в голове фон Штейца. Рука невольно скользнула в карман, зажала коробочку. — Тринадцать осколков и надпись Марты… Нет, Енеке прав — никакой капитуляции!» Фон Штейц вскочил:

— К каким часам русские требуют дать им ответ?

— Немедленно, иначе начнут бои на полное истребление, — ответил Енеке, поглаживая прильнувшего к коленям пса.

— Я готов лично ответить красным: капитуляцию не принимаем.

— Господа, прошу немедленно разойтись по своим местам и быть готовыми к решающей схватке. Время — победа! Хайль Гитлер! — распорядился Енеке. Пес вскочил и залаял вслед уходящим генералам и офицерам…

…Радеску шел к морю. Он шел размеренным шагом, так, как будто не было никаких забот. Слышны крики чаек, говор моря, тихий, ласковый. Рядом, совсем рядом берега родной Румынии. О, тяжело Радеску об этом думать! Три года, три года он шагает по чужой земле, выполняет чужие приказы, живет в блиндажах, под огнем, носит на плечах свою смерть. Слишком велик и тяжел для шестидесятилетнего генерала такой груз! А что впереди? Что? Два-три дня? Смешно и дико! Никакой транспорт по морю не пробьется в Крым. Русские завладели воздухом полностью и безоговорочно. «Я и немецкий народ убеждены…» Опять демагогия, опять обман. Нет, хватит, прозрел генерал Радеску: впереди у него, может быть, два дня, потом… потом смерть или плен. Слишком хорошо он, Радеску, знает, что такое бои на истребление…

Выступ Херсонеса кончался высоким обрывом. Радеску остановился, огляделся: толпы солдат и офицеров. «Что они здесь делают?» — задал себе вопрос. Отвечать не пришлось: он увидел, как сразу двое солдат, окровавленных и перевязанных, подползли к обрыву и грохнулись вниз… Потом еще один и еще…

Солдат-румын, с оторванной рукой, белым, как снег, лицом, окликнул Радеску:

— Господин генерал, вы тоже?..

— Что «тоже»?

— Будете прыгать?

Радеску сказал:

— Не знаю… Но тебе не советую… Ты молод…

— Кому я нужен, однорукий? Кому?

Однорукий проводил взглядом падение генерала и, когда тот скрылся в волнах, безумно захохотал. Он хохотал долго, повторяя:

— Я молод! Я молод!..

…Фон Штейц направлялся к месту встречи парламентеров. Он спешил, боясь просрочить время. В кармане гулко гремели осколки, синеватые, как цвет загрязненной раны… Странное дело — осколки могут говорить. Они рассказывали фон Штейцу о его прожитых годах, об отце, старом отставном генерале, получившем ранение под русским городом Псковом в тысяча девятьсот восемнадцатом году; о том, как отец, возвратясь с фронта, долго хранил осколок, извлеченный из его перебитой ноги; о том, как старый фон Штейц был у Гитлера и похвалялся сыном, им, Эрхардом, обещая фюреру вручить осколок сыну, чтобы он готовился к великому реваншу и помнил, всегда помнил, что Германия — страна военных походов, страна господ и что ей самим богом предписано владеть всем миром; о том, что старый кайзеровский генерал фон Штейц погиб от русской бомбы в своем доме, а его сын Эрхард теперь хранит в коробочке собственные осколки — целую дюжину осколков…