Николай Камбулов - Тринадцать осколков

Пуля угодила в древко флага, он закачался, накренился.

— Эй вы, дурни! — погрозил Мальцев в сторону холмиков. — Прошу не цапать грязными лапами. — Он подполз к флагу, поглубже вогнал древко в грунт, повернулся и увидел танки. Они шли резво, будто состязались, кто раньше перепрыгнет через траншею.

Дробязко находился в доте, разбирал орудие, чтобы вытащить наружу. Мальцев и Амин-заде переглянулись, молча взяли по три связки гранат. Потом Мальцев о чем-то подумал, взял еще две связки:

— Жадный я, Аминь… Вася! — позвал он Дробязко.

Танки захлебывались в пулеметном стрекоте, приближались очень быстро. Теперь это была не цепочка, а клин, грохочущий гусеницами и шевелящий маленькими свирепыми огненными глазками-дырочками.

— Бьем по носу, по первому танку! — крикнул Дробязко, чувствуя, что вместе с этим черным обозленным клином металла надвигается волна горячего воздуха.

— По соплям! — отозвался Мальцев. — Понял, Вася, по соплям!

Горячая волна прошуршала, опалив лица, перекатилась через траншею. Связки гранат тяжелыми черными птицами вспорхнули и грохнулись о металл. Танк вздыбился, заржал оголенными дисками-бегунками, ища опоры. Но, не найдя ее — обе гусеницы были сорваны, — ткнулся носом в землю, осел и заглох. Остальные метнулись в стороны, отошли на приличное расстояние и вновь приняли боевой порядок.

Теперь они шли цепочкой. Один танк отделился, заходя с фланга. Он приближался медленно, до того медленно, что Амин-заде не выдержал, полоснул из пулемета. Танк по-прежнему шел. Дробязко и Мальцев вели огонь из своих пулеметов. Амин-заде знал, что им сейчас отвлекаться нельзя, они удерживают свой участок обстрела. Но танк шел. Еще несколько метров — и он развернется, ударит вдоль траншеи… Амин-заде понимал, что допустить этого нельзя — погибнут все. У ног лежали связки гранат. Амин-заде снял ремень, нанизал на него три тяжелых «букета», надел через плечо. Он боялся, что его могут услышать Дробязко и Мальцев, отвлекутся, и тогда те танки, которые идут с другого направления, могут обрушиться на них… Амин-заде бесшумно вылез из траншеи, и, когда он был почти под танком, Петя Мальцев увидел его.

— Аминь! — вскрикнул он и на мгновение закрыл лицо руками. Громыхнул взрыв.

Дробязко подумал, что это разорвался тяжелый снаряд. Танки остановились, открыли огонь. Дробязко присел, ожидая, когда прекратится обстрел. Амин-заде не было на месте. Тяжелый костистый пулемет одиноко маячил на площадке.

— Аминь! — закричал Дробязко. Подождал немного. Выстрелы оборвались. Дробязко поднялся, увидел подбитый танк, увидел отползающих от него немцев, похожих на жаб… Он смотрел на них с чувством гадливости, будто и в самом деле это были жабы, уползающие в заросли сдыхать, туда, куда отходили уцелевшие танки.

— Пакость какая!

Подошел Мальцев.

— Что же ты на них смотришь! — загорячился он и бросился к пулемету. Поймал в прицел и бил до тех пор, пока не остановил его Дробязко:

— Отдохни, Петя. Где Амин-заде?

— Под танком. Это он подорвал.

— И ничего не сказал? — удивился Дробязко.

— Сказал, — ответил Мальцев, — сказал, что мать его — Родина, а он — большевик…

Ожили видневшиеся справа холмики, оттуда строчили пулеметы, изредка отзывались орудия, долбя снарядами неподатливую землю Сапун-горы.

— Флаг бы не повредили, — забеспокоился Мальцев, вытирая платком почерневшее лицо. — На остальное наплевать.

Дробязко смотрел на окружающую местность, видел, как цепочками и в одиночку поднимались наверх бойцы штурмовых групп, видел, как полыхали разрывы и столбы обугленной земли и камней метались по кручам от края и до края. Над ухом трепетал флаг, выговаривая какие-то непонятные слова. Он поправил чуть накренившееся древко, поцеловал полотнище и только тут заметил: со стороны холмиков в направлении к доту двигались ползком серо-зеленые цепи немцев. Он прикинул на глаз — не меньше роты будет. Позвал Мальцева. Тот протер глаза, облизал пересохшие губы и сразу не нашелся, что сказать, лишь когда лег за пулемет, крикнул:

— Вася, они дураки! Против двоих столько фрицев бросили на смерть!

Немцы ползли не так уж долго, может быть минут пять-шесть. Мальцеву показалось это вечностью. Он поправил ленту, сосчитал гранаты, лежавшие у пулемета. А немцы все ползли, словно и не собирались бросаться в атаку. «У, сволочи!.. Паралитики! Ну, ну, давай поднимайся», — поторапливал Мальцев, уже слыша тяжелое дыхание врагов, цоканье оружия о камни… Возможно, гитлеровцы и так поднялись бы, но у Пети иссякло терпение, и он с невероятной силой, какая только нашлась в нем, швырнул гранату в самую гущу. Граната взорвалась, всплеснулась синеватым огоньком, взбудоражила немцев. Они повскакали с криком и пальбой, заголосили протяжно и нудно: