Николай Камбулов - Тринадцать осколков

Но все это не то, что хотел услышать уставший генерал Радеску. Там, за этим морским мраком, притихшим и страшным, есть берег, родная земля: неужели она сейчас, когда ему так нехорошо на душе, не может послать хотя бы один вздох, хотя бы одно дуновение знакомого плоештинского ветерка, того ветерка, который овевал его теперь уже совсем огрубевшее лицо многие годы и на плацу, и в поле на полковых и дивизионных учениях?.. Нет, не те звуки, не те шорохи, и ветер не тот… Чужая земля, чужие камни… И приказы он получает на чужом языке: «Требую, чтобы каждый генерал и офицер лично видел, где и что установлено». Вот он ползает от огневой позиции, от рубежа к рубежу, исходил, излазил весь дивизионный район обороны. Не молод, устал. Отдохнуть, бы сейчас, отдохнуть по-человечески… Не может, приказ: «Генерал Енеке будет ожидать вас на берегу моря… Прибыть ровно в ноль часов тридцать минут». Он, Радеску, прибыл в назначенное место, а командующего еще нет.

Радеску подозвал адъютанта:

— Присесть бы на что-нибудь, на бревнышко или на камень.

Адъютант побежал, вытащил из машины сиденье, мягкое и теплое.

— Вот, господин генерал, очень удобно.

Радеску нагнулся, собираясь сесть, не успел, услышал мягкий шепот собачьих лап. Выпрямился: перед ним стояла овчарка генерала Енеке, через минуту из темноты показался и сам хозяин в сопровождении штабных офицеров.

— Мы решили проверить ваши укрепления, господин Радеску, ведите нас на позиции, — не сказал, а отрубил Енеке. — Показывайте.

Осмотр и проверка оборонительных сооружений затянулись до утра. Покидая дивизию, Енеке сказал:

— Командующий группой армий «А» генерал фельдмаршал фон Клейст внимательно следит за событиями на фронте. Возможен наш контрудар в направлении Кишинева и Одессы. Хайль Гитлер!

— Хайль! — поднял руку Радеску и держал ее вытянутой до тех пор, пока Енеке не сел в поданный бронеавтомобиль, после чего рука повисла плетью, как парализованная. — Возможен контрудар… — прошептал Радеску. Его крупное лицо немного просветлело. Он повернулся к морю, увидел одинокий пароходишко, тащивший на буксире баржу с каким-то грузом. Генералу показалось, что корабль очень устал, едва ли дотянет до берега.

Адъютант сказал:

— Это наш, из Румынии.

— Дотянет ли? — прошептал Радеску.

Транспорт не дотянул. Налетели самолеты. Море вскипело, вздыбилось водяными сполохами, а когда успокоилось, корабля и баржи как и не бывало.

— Значит, потопили, — то ли спрашивая, то ли утверждая, отозвался Радеску.

Утром, когда шел бой, Сукуренко вызвали в штаб полка, к капитану Рубенову. Дробязко успокаивал: «Подумаешь, контрольного «языка» упустила. Да их вон сколько ведут по дороге, бери любого, хочешь рядового фрица, хочешь офицера, и он тебе выложит все — нынче не сорок первый год, нынче фашист жизнью не платит за то, чтобы не разболтать дурацкие секреты, сейчас они очень даже разговорчивые».

Дробязко задумчиво оглядывал вспаханные бомбами и снарядами холмы, пыльные дороги, по которым брели колонны пленных немцев. Серая лента шоссе огибала высотку, на которой размещался командный пункт Кравцова. Бой утих в полдень. Командиры рот и батальонов приводили в порядок свои подразделения, подсчитывали трофеи, отправляли пленных в тыл. Время от времени то на нашей стороне, то там, где зацепился противник, вырастали черные с красным оттенком султаны взрывов. На фоне зелени и синеватого полуденного воздуха они замечались отчетливо и, казалось, держались дольше обычного. И все же это был не бой, это было именно затишье, то затишье, когда солдаты отдыхают, а командиры — о, эти разнесчастные люди, как оценивал их Дробязко, — были заняты по горло телефонными переговорами, подсчетами, докладами, пополнением боеприпасов, заботами об эвакуации раненых и многими-многими мелочами, которые требовали немедленного внимания к себе.

Из блиндажа слышался голос Кравцова. Командир полка без конца кому-то приказывал, требовал и даже кого-то обругал. Вася ожидал: вот-вот Кравцов позвонит капитану Рубенову, поинтересуется, как там с Мариной, разобрались? Но в кравцовский блиндаж, ветхонький и низенький (прочные строить не к чему, завтра все равно придется переходить на другое место, туда, ближе к Сапун-горе), входили все новые и новые люди, и Василий понял: сейчас у Кравцова едва ли найдется время позвонить Рубенову.

Дробязко спустился к дороге, по которой шла небольшая колонна пленных гитлеровцев. Их конвоировал Петя Мальцев. Опрятно одетый, с посаженной на затылок пилоткой, он, увидев Дробязко, крикнул: