Владимир Михайлов - В свой смертный час

Но у Андриевского, для которого подорвавшийся на мине танк еще больше обострил и без того опасную ситуацию, этот случай вызвал неожиданные чувства, скорее похожие на облегчение и удовольствие, чем на что-нибудь другое. Прежде всего он обрадовался тому, что подорвался на мине не он сам (что бесславно закончило бы его авантюру и означало бы верный трибунал), — он был доволен своим чутьем, которое не подвело его, не позволило двигаться ни по ручью, ни по другому, более удобному склону, который наверняка тоже был заминирован. Его машина и машина Чигринца были в порядке, значит, еще ничего не потеряно, еще можно действовать, еще можно посмотреть, пропал или пан…

Надо принимать решение. Скорее принимать решение. И — только правильное, верняковое решение. Что же можно сделать? Идти назад? Он увидел лицо полковника Макарова, а за ним лицо мамы, Тани, еще какие-то лица… Нет уж, это маком! Вылезти наверх? Он уже по оврагу прошел мимо «тигров», был в тылу у них. Но слишком близко. Слишком близко. Две «тридцатьчетверки» они зажгут за пять минут. Вперед? Надо протянуть еще вперед. Метров пятьсот. К мосту. Там вылезти наверх. Перебраться за железную дорогу. И бить из-за насыпи по «тиграм».

Он посмотрел вперед на снег. Нетронутый, чистый снег. Зачем минировать такой крутой склон? Танки по нему не могут пройти. Ей-богу, он не заминирован. Чует мое сердце, что не заминирован…

В это можно было поверить, потому что больше верить было не во что. Все остальное никуда не годилось. А не может же быть, что не существует никакого выхода! Так не бывает! Значит, это — выход!

Резко, не раздумывая больше, Андриевский перевел рацию на связь с бригадой. Твердым и звонким голосом он доложил комбату майору Коломытову, что нашел путь в тыл противнику и через пятнадцать минут откроет по нему огонь с тыла, из-за насыпи. Он ждал, что комбат его обматерит, но тот заорал весело, почти счастливо:

— Врешь! Ну, Ветер! Ну, сила! Иду за тобой!

Видно, дела в бригаде шли совсем уж скверно.

Пока Андриевский объяснял комбату, как нужно двигаться по оврагу, к нему, размахивая руками, скатывался с отлогого склона старик автоматчик. Он кричал по-деревенски:

— Эй! Эй! Танкист! Эй!

«Ошалел старик, — подумал Борис, заканчивая разговор с комбатом. — Там заминировано, а он носится как угорелый. Совсем без понятия».

Солдат скатился к ручью и, скользя ногами, заторопился по берегу, чтобы скорее добраться до Андриевского. Он смотрел себе под ноги, но продолжал кричать: «Эй! Слушай, что ли! Эй!..»

Андриевский подождал, пока солдат подойдет поближе, и спросил:

— Чего, папаша, засуетился?

— Тама танки! — сказал спокойно автоматчик и, сняв, шапку, начал вытирать лоб.

— Где танки?

— Тама…

Он махнул рукой куда-то к железной дороге.

— Много? — озабоченно спросил Борис. Его даже пот прошиб от отчаяния.

А старик снова надевал шапку.

— Да говори ты, старый черт! — закричал Андриевский. — Сколько танков?

— Многонько, — сказал неуверенно автоматчик. — Штук пять… А то, может, четыре…

— «Тигры»?

— Они. «Тигры»… Хотя, кажись, и не они… Однако сходствие есть…

Такой разговор в эту минуту не имел смысла. Борис выскочил из машины, спрыгнул на землю и подбежал к засевшей в ручье «тридцатьчетверке». Через нее перебрался на другой берег. Он спешил. Было скользко, но он бежал. Где-то посредине склона он вспомнил о минах и перестал хвататься руками за кусты.

Наконец он взобрался на то место, откуда была видна вся ложбина.

Слева от него теперь виднелись немецкие танки, разбросанные по полю. Их орудия были повернуты еще дальше налево, в сторону пологого возвышения, за которым скрывалась бригада. Над возвышением шел воздушный бой; значит, появились наши самолеты. Все это Андриевский увидел боковым зрением, а смотрел он прямо перед собой и немножко направо — туда, где вдоль железнодорожного полотна под прямым углом к оврагу лежала асфальтовая дорога. Вдалеке по ней двигались танки. Три «тигра». В походной колонне, один за другим.

«Зачем они сюда?» — тревожно подумал Андриевский. Но не смог сразу этого понять и не стал догадываться. Времени не было. «Тигры» были дальше от моста, чем рота Андриевского, но они шли быстрее, а нельзя было допустить, чтобы они пришли туда первыми. Махнув энергично рукой Чигринцу, Борис боком, спотыкаясь на каждом шагу, побежал вперед, не упуская «тигров» ни на минуту из виду.

Бежать вдоль наклонной плоскости, наверно, удобно было бы только хромому, у которого одна нога намного короче другой. У Андриевского же одна нога была вынужденно подогнута в колене, на нее он делал основной упор, врезаясь в землю лишь одним, наружным боком подметки, то и дело падая на колено, чтобы затормозить срывающуюся вниз другую, вытянутую, ногу. А тормозить было некогда, потому что хоть «тридцатьчетверки» шли медленно, но все-таки он почти не успевал за ними. Волосы под шлемофоном стали у него мокрыми, и сзади по шее тек знобкий, холодный пот. Где-то близко бежал старик автоматчик. Андриевский слышал за спиной его шумное дыхание и вдруг удивился, как тот сумел пробежать по этому склону почти два километра, успевая за танками. «Мне бы не пробежать», — подумал он, снова в который уже раз падая на согнутое колено, подтягивая правую ногу и снова устремляясь из последних сил вперед.