Тоне Светина - Волчата

— Если и дальше так будет, мы скоро все умрем, — сказала брату Вука.

Лето кончалось, близилась осень, но, к счастью, дни стояли теплые, иначе дети совсем бы замерзли в своей ветхой, изношенной одежде.

На лицах детей лежал отпечаток голода. Еда стала главной заботой каждого, кто хотел выжить. Утром им выдавали по тарелке жидкой похлебки и ломтик хлеба — такой тоненький, будто прозрачный. Обед был ничуть не лучше — суп с крошечными кусочками капусты, морковки и картошки и немного фасоли; мяса и масла не было и в помине.

Душко, который привык дома много есть, очень страдал от голода и болей в животе. Стоило ему закрыть глаза, как перед ним возникали деревья сада, покрытые сочными вкусными плодами. По ночам ему снилась домашняя пища — лепешки, испеченные добрыми мамиными руками, вареная курица, парное молоко.

Над лагерем витала тень смерти. Дети страдали от кишечных заболеваний, едва переставляли слабые ноги, но вынуждены были рыться в помойках.

Вука ночи напролет плакала от жалости к малышам, которые совсем ослабели. У нее сжималось сердце, когда она видела, как по утрам приезжает большая подвода, груженная досками для гробов. Лошадьми правил старик в черном, больше похожий на смерть, чем на бывшего батрака из усадьбы. С каждым днем все меньше детей поднималось с постели. Возница в черном собирал мертвых и осторожно укладывал их рядком на подводу, прямо на доски для гробов.

Душко и Вука заботились, как могли, о маленькой Мии. Она была дочерью тети Стои, сестры их матери. Ее отца и брата усташи убили по дороге в лагерь и бросили в реку, сестра Мии умерла через несколько дней после того, как их привезли сюда. Мия осталась в живых благодаря Вуке, утешавшей ее и ободрявшей.

Мии было семь лет, у нее были каштановые волосы, миндалевидные глаза и нежная кожа. Крохотная и впечатлительная, девочка была запугана до смерти и по ночам часто просыпалась с криком. Она быстро привязалась к Душко и Вуке, но других детей не знала и боялась всех, не решаясь назвать им свое имя.

Вскоре Мия заболела. Лазарет был переполнен, и девочку некуда было положить, хотя у нее была высокая температура. Мия бредила. Вука склонилась над ней, чувствуя себя бессильной чем-либо помочь. Когда утром прикатила очередная подвода за мертвыми, девочке стало жутко. Услышав в дверях голос дежурной монахини, кричавшей «Встать!», Вука поставила полуживую Мию на ноги и вытащила из барака.

Вечером Мии опять стало плохо. Около полуночи она попросила пить. Вука принесла стакан воды и смочила ей пересохшие губы.

— Вука, я умру, — сказала девочка спокойно, без страха и с такой уверенностью, что Вука залилась слезами. — Так хочется увидеть маму…

— Ты ее обязательно увидишь, Мия… — сказала Вука.

Обеими ручками Мия стиснула ее руки. Маленькая и трогательная, как птенчик, она словно становилась все меньше, как угасающая свечка. Вот она закрыла глаза… Губы ее вздрогнули, и руки бессильно упали. Вука положила голову Мии себе на колени и так и держала ее до последней минуты, когда замерли слабые удары сердца и похолодели руки. Казалось, девочка просто уснула… За окном занялся новый день, и вдалеке послышался стул колес подводы. Монахиня прокричала привычное «Встать!».

Одни за другим дети вскочили на ноги, только Мия осталась лежать. Ее бледное личико было похоже на сорванный цветок.

В дверях показался возница в черном, и Вука заплакала.

Говорят, всему на свете бывает конец. Пришел конец и смертям в детском лагере. Вскоре во всех лагерях «Независимого государства Хорватия» оказалось столько детей, что власти уже не знали, что с ними делать. Их начали отпускать и отдавать на воспитание. Мир, в котором еще шла война, содрогнулся, узнав о том, что делают с детьми варвары-усташи в центре Европы.

В лагерь, где были Вука и Душко, пришла бумага о том, что родители и близкие, находящиеся на территории, непосредственно не охваченной военными действиями, могут забрать своих детей домой.

Душко и Вука смотрели, как приходили чьи-нибудь родственники. Чуть живые, но счастливые детишки уходили со своими родными. А у Душко и Вуки не было возможности покинуть этот лагерь. Дед Джуро не решился бы отправиться за ними, не было у них и родственников, которые могли бы это сделать. Отчаяние и безысходность все больше овладевали детьми.

Силы совсем оставили их. Душко еле переставлял ноги и часто, прислонившись к чему-нибудь, молча смотрел вдаль, туда, где, как ему казалось, находилась Козара. Сестра чувствовала, как вместе с силами и здоровьем брата покидает воля к жизни, как его охватывает отчаяние. В таком состоянии человек часто сам желает себе смерти.