Тоне Светина - Волчата

С замиранием сердца Душко принялся ощупывать стены мрачного чердака. Вдруг на перекладине он увидел тела повешенных. «Неужели каждого, кого здесь запирают, потом вешают?» — в испуге подумал мальчик.

Подойти поближе Душко не решился. Ему было очень страшно. Сильно колотилось сердечко, готовое выскочить из груди. Но потом он вспомнил рассказы тех малышей, которые побывали на этом чердаке: им слепили глаза ярким светом, завывали ужасными голосами. «Может, эти висельники — просто чучела?» — подумал он.

Набравшись храбрости, Душко коснулся «повешенного» рукой. Тот оказался легким-легким и закачался взад-вперед. Это было чучело вроде тех, что мастерили они с дедом, — в какую-нибудь старую, изношенную одежду напихивали сухих кукурузных листьев.

Сначала он хотел снять чучела с веревки, но потом решил не делать этого. Пусть все останется как было. Пусть все они думают, что он страшно испугался. Осмотрев весь чердак, он нашел ящик с костями домашних животных, а затем еще один, в котором лежали маски чертей со страшными глазами и козлиными рогами.

Больше тут ничего не было. Мальчик вернулся на облюбованное им место успокоенный. На чердаке было душно, пот катился с него градом, дышалось с трудом. Подложив под голову какие-то тряпки, он попытался заснуть. От побоев болело тело, но усталость взяла свое, и Душко скоро уснул.

Проснулся он оттого, что кто-то до него дотронулся. «Наверное, крысы», — подумал он. И действительно, вокруг бегали эти мерзкие твари, таращились на него из темноты маленькими глазками, вытягивая остренькие морды.

Больше в эту ночь он не сомкнул глаз, отгоняя крыс. Днем они попрятались по углам, оставив его в покое.

В полдень стражник принес котелок с водой и крохотный кусочек хлеба.

— Ну как ты тут, маленький беглец? Тебе еще повезло, что тебя не повесили или не забили до смерти, пока везли сюда.

Душко смотрел на него с удивлением и недоверием, не понимая, чего усташ хочет от него. А тот, пока мальчик жадно ел хлеб, запивая его водой, не сводил с него глаз.

— Я ничем не могу тебе помочь, да и не смею. Партизаны меня чуть было не убили, а когда вернулись наши, тоже едва не отправили на тот свет, думали, что я предатель, — сказал он, забирая посуду.

Ночью Душко продолжал бороться с крысами. Ему страшно хотелось спать. Веки отяжелели, словно налились свинцом. До рассвета мальчик убил несколько крыс и после этого так крепко заснул, что стражнику, который принес ему утром еду, пришлось как следует потрясти его, чтобы разбудить.

— Знаешь, я их тоже ненавижу. Слов не хватает, как они мне отвратительны!

Душко не понял, кого усташ так ненавидит: то ли крыс, то ли того, кому служит, то ли тех и других сразу.

Рядом со скудным завтраком стражник положил мальчику кусок хлеба с салом и три яблока:

— Ешь, парнишка, набирайся сил. Мы тут побились об заклад, что за пять дней ты или с ума сойдешь, или помрешь. Такого наказания еще никто не выдерживал… Ты даже не представляешь, как я их ненавижу. Только ты выживи! Видишь, все это я ворую для тебя с кухни. Если меня поймают, то обязательно посадят в тюрьму. Только я им не дамся!..

Наконец срок заточения истек, и Душко выпустили с чердака.

— Ну, ты герой! — похвалил его добрый стражник, прощаясь с мальчуганом. — Попади к тебе в руки враг — ему не поздоровится. Вот только подрасти тебе надо…

Не по годам мудрый, Душко понял, что человек может оказаться в таком положении, когда привлекать к себе внимание очень опасно. Особенно, если рядом кто-то сильнее тебя, от кого зависит твоя участь.

С чердака он вернулся подавленным, ходил пошатываясь и делал вид, что совсем ослаб и жить ему осталось недолго. Как ребята ни приставали к нему, они так и не узнали ничего, кроме того, что ему там было худо и страшно.

За день до освобождения брата Вука, поправившись, вернулась из лазарета. Только ей он все рассказал без утайки. Пока их не было, в лагере распространилась дизентерия. Многие дети умерли еще до того, как их осмотрел врач. Всех, кто утром не поднялся по сигналу, завернули в простыни и унесли в покойницкую.

С каждым днем жизнь в лагере становилась все невыносимее. Пока их нормально кормили, надеясь вырастить из них новых янычар, было еще более или менее терпимо. Теперь же они больше не были нужны усташам, которые поняли, что их опыт сделать из детей хорватских янычар не удался. Самым страшным для детей было решение наполовину сократить пайки, из которых и без того за счет маленьких страдальцев питались снабженцы, кладовщики, кухонный персонал, стражники, которые все безнаказанно тащили себе и спокойно смотрели, как дети бродят точно привидения по лагерю, словно тени с большими, печальными, голодными глазами…