Владимир Соколов - Родиной призванные

Девочка молчала. Уставшими и голодными глазами она смотрела на мать.

— Говори. А то дядя будет бить тебя.

Рыжий выхватил из-за спины плетку и ударил ребенка по спине. Девочка ахнула, но не заплакала. Только соскочила с табуретки и хотела броситься на колени матери, но хлесткий удар сбил ее с ног.

— Ты что делаешь, гад! Это ребенок! — вскочил Жариков.

Не успел Рыжий повернуться, как удар ногой ниже пояса свалил его на пол. Вне себя от ярости, Аристов вскочил с места и нажал кнопку звонка.

В кабинет, широко распахнув дверь, вбежали два эсэсовца, с закатанными рукавами. Сердце Ольги заледенело от ужаса. Ударом в живот они свалили Жарикова, надели наручники, бросили в лицо горсть нюхательного табака и поволокли. Что с ним дальше сталось, знали лишь стены подвала да овчарки, которые рвали на нем одежду вместе с телом…

— Ну, — обратился Аристов к Кабановой, — будем молчать? — В прищуренных глазах гестаповца загорелась ярость.

— Я ничего больше не знаю! Да, встречались. Да, писал муж записки учителям. Обычные служебные записки.

— Кому писал? Фамилии?

Кабанова молчала.

— Последний раз предлагаю… Только фамилии.

— Допустим, всех ты не знаешь, — вмешался Черный Глаз, пощипывая усы. — Кто к вам приходил из Сещи?

— Никто не приходил, — твердо ответила Ольга. — Сеща — это тюрьма. Ни туда, ни оттуда никого не пускают.

Черный Глаз ударил ее сапогом по ногам. Ольга упала на твердый пыльный пол. В голове жаркий туман, только слышно, как закричала Ларисочка.

— Молчишь, сволочь?

Черный Глаз схватил женщину за руку и стал ломать пальцы. Хрустели кости. Из глаз лились слезы. Но Ольга молчала.

— Ольга Алексеевна, — неуверенным, глухим голосом обратился Трегубов. — Теперь один конец. Назовите — и всё дело.

— Ничего! Ничего не знаю. Ничего! Бейте, ломайте — ничего не скажу. Я просто мать… учительница, — шептала она голосом, полным отчаяния, озираясь, словно ища у кого-то поддержки.

— Уведите ее, — приказал Черный Глаз, — на сегодня хватит. Она хочет выиграть время… Надеется, что партизаны освободят ее. Напрасно!..

В камерах гестаповцы, рассчитывая сломить волю людей к сопротивлению, пустили слух, будто Кабанова назвала фамилии всех подпольщиков.

Вечером 1 апреля Черный Глаз доложил Вернеру, что в Дубровке, Сеще и окрестных селах арестовано сто десять подпольщиков. Вернер был доволен. Но все ли подпольные группы разгромлены? Пытать арестованных, пытать!.. Всё выведать, всё! Вернер достал из кожаного футляра золотой крестик, поцеловал его и тихо прошептал: «Помоги, господи…» Вернер был потомственным разведчиком. Крестик достался ему по наследству от деда, тоже разведчика, работавшего в секретной канцелярии Бисмарка. Вернер снова посмотрел на крестик: «Боже, какая странная судьба. Помоги, господи, познать этих людей. Что за люди? Подкуп, пытки, уговоры — все напрасно. Страшно, господи! Эти русские отказались от тебя, повергли твои храмы и — о ужас! — стали сильнее».

Тревожно зазвонил телефон.

— Что такое? В Клетне восстали военнопленные армяне? Ушли в лес? К партизанам? О майн гот! Подпольный райком? Что? Схватили кого? Комсомольцев?.. Слава богу. Это хорошее начало. Сейчас посылаю в Клетню группу агентов.

Вернер поспешно спрятал в футляр крестик и вышел из кабинета.

Вначале апреля выдались солнечные дни. Земля парила, издавая крепкий запах сырости. По обочинам дорог шелестели под ветром прошлогодние травы. Над зарастающими бурьяном полями, в расплавленной солнцем вышине, звенели жаворонки, словно звали на поля пахаря. Кругом шла война, однако надо было думать о земле, которая должна кормить и в третий военный год. Дятьковский и Клетнянский партийные центры разослали своих агитаторов по отрядам и селам. Коммунисты призывали крестьян к проведению весеннего сева. «Кто сеет хлеб, тот верит в нашу победу». Эти слова комиссара Гайдукова подкреплялись делом. Глухими ночами при свете факелов партизаны помогали крестьянам готовиться к севу: чинили плуги, сохи, бороны, лопаты, железные грабли. Подбадривали людей: «Жить будем, жить! Сквозь огонь и камни пробьемся, а жить будем». Весенний сев рассчитывали вести вручную: ни тракторов, ни лошадей не было. Готовили землю, не теряя ни одного дня. Трудились на огородах и жители Дубровки: кто копал землю, кто сгребал в кучу жухлую траву и поджигал. Седые струйки дыма тянулись по оврагам.

Макарьев только что зашел домой. Не успел снять плащ, как в сенях послышался топот.