Не прошло и получаса, как связной вернулся с полной сумкой провианта и четвертью ракии.
— Счастливому и черти чулки вяжут, — еще издалека закричал он. — У нас будет буржуйский ужин.
Он притащил несколько ломтей сала, копченое мясо, два больших куска жареного поросенка на вертеле, большой слоеный пирог, кулек печенья, кастрюлю тушеной капусты со свининой и белую миску с голубцами.
— Попался мне дом, где люди празднуют славу, — встретив удивленные взгляды партизан, объяснил связной. — Они мне стали жаловаться, что из-за всех этих беспорядков гости не пришли, а я им объяснил, что гостей лучше, чем мы, им не найти, а еще я им сказал, что нашему командиру присвоили звание…
— Не знаю, что ты там им наговорил, но вижу, что постарался, — заметил комиссар.
— Для своего командира старался.
— Молодец парень, не растерялся. А теперь зови сюда взводных и политруков, — приказал Космаец. — Пусть запомнят этот день. Я не скряга, все, что есть, давай на стол. Здравкица, устрой все это хорошенько, вы, женщины, умеете. Разбуди-ка этих бездельников, что здесь спят, пусть поищут столы, будем пировать, как буржуи.
В какой-то канцелярии рядом с валом ожидания нашлось несколько столов с ящиками, набитыми толстыми книгами и бумагой. Бойцы быстро освободили их и вытащили в зал. Вместо рюмок Здравкица раздобыла крышки от фляжек. Шустер принес свою гармошку и сунул ее в руки музыканта, который раньше играл в валевских кафанах. Тот долго пробовал клавиши, откашливался, массировал горло и поглядывал на бутыль.
— Не могу, горло надо промочить, — сказал гармонист.
— За чем же дело стало? Промочи на здоровье. — Шустер, который хозяйничал за столом, протянул ему крышку от фляжки, наполненную водкой.
Гармонист завел глаза под потолок, отчаянно махнул головой, сдвинул шайкачу на затылок и веером развернул волнистые меха. Длинные тонкие пальцы забегали по клавишам.
— Давай, давай, побратим, пусть буржуазия слышит, как умеют веселиться партизаны, — закричало несколько голосов.
Когда громко запела гармошка, на площади еще лихорадочнее защелкал немецкий пулемет, и ему сразу же ответили пулеметными очередями партизаны.
— Лай, сука, чтоб тебя лихорадка задавила, — крикнул Космаец и затянул любимую партизанскую:
Разболелась партизанка Мара,
Просит Мара мать свою родную:
Разбуди меня на зорьке, мама,
И придвинь постель мою к окошку,
Я проснусь до зорьки, на рассвете,
Чтоб мне видеть отряд партизанский,
Впереди отряда своего милого,
Пролетерской роты знаменосца.
— Товарищи, — крикнул комиссар, когда оборвалась песня, и взобрался на стол, чтобы все лучше видели и слышали его, — слышите, как лает на площади эта собака? Она голодна, и мы должны накормить ее. Только вместо хлеба мы накормим ее свинцом… Вы знаете, больше всего надежды на нашу роту, поэтому нам и дали автоматическое оружие. И мы перед целым миром должны показать наше геройство. И еще я вас спрошу, товарищи, почему наш командир получил звание потпоручника? Он это давно заслужил. Чины партизанам зря не дают. Поэтому я вас, товарищи, призываю, показать всю свою силу, пусть, когда мы уйдем, в этом городе рассказывают о наших подвигах, о нашем героизме.
— Не подкачаем, товарищ комиссар, — закричали партизаны.
— А раз так, давайте выпьем еще по одной — и на свои места. В пять часов атака! — закончил комиссар.
Несколько рук протянулись к комиссару, они хотели помочь ему спуститься, но он повернулся к ним спиной и сам спрыгнул со стола.
— В пять атака? — шепотом спросила Катица Космайца, когда почти все разошлись, и незаметно потянула его за руку. — Теперь я могу тебя поздравить. Хочешь я тебя поцелую? Мой потпоручник!..
Космаец смотрел на знакомый профиль, на густые волосы, которые сделались длиннее за месяц, что прошел со дня, когда они двинулись из Боснии, и сердце его заплеснула горячая волна любви.
— Я пойду в атаку с вашим взводом, — проводив ее, сказал Космаец, — а сейчас мне пора, надо послать гранатометчиков на дзот. Если мы не уничтожим этот пулемет, он нам бед наделает.
К рассвету на небе замерцали первые звезды. Ветер разогнал облака и стих, после него осталась свежая осенняя прохлада, и еще явственнее слышался треск винтовок. Пулеметы, которые всю ночь стреляли вдоль линии, сейчас слышались реже.
Джока и Иоца, которых послали как гранатометчиков, осторожно пробирались вдоль низкой каменной ограды, часто останавливались, утирая пот со лба.
Читать дальше