Тихомир Ачимович - Космаец

— Что ты болтаешь? Я хромал, только ты не видел.

Космаец хмурился, как осенний день. Сидя в седле, он задумчиво смотрел далеко вперед, сквозь этот голубоватый туман хотел увидеть вершины своего Космая. До дому можно было за день дойти пешком, в длинной и партизанской колонне — дня за полтора, а верхом — куда скорее. Вот уже и знакомые места, где он в сорок первом дрался с четниками, а потом отступал перед немецкими танками. Погруженный в свои мысли и воспоминания, он почти не слышал, как переругивались Дачич и Шустер.

— Может, ты скажешь, что я не видел, как ты выбросил патроны, когда мы подходили к Валеву?

— Я сказал тебе, что у меня лямка оборвалась.

— Я тебя, продувная бестия, давно знаю. У тебя все рвется, когда надо в бой идти. — Шустер поднял голову и встретил недоуменный взгляд командира, в котором прочитал: «И что ты, парень, с ним споришь, неужели ты не видишь, что по нем виселица плачет? Надо его на передовую послать, пусть оставит там свою глупую тыкву».

— Ты всегда в обозе прячешься, когда рота должна в атаку идти? — скрывая свое раздражение, спросил Космаец Джоку и как-то равнодушно взглянул на него, будто ему было безразлично происшедшее.

— Я не бежал, товарищ командир. Я просто отстал…

— А ты не подумал, что мы тебя можем расстрелять как дезертира?

Джока вытаращил свои бесцветные глаза, губы у него задрожали, а руки сжали ремень автомата.

— Значит, не скажешь, почему ты сбежал? — допытывался Космаец.

Дачич пожал плечами.

— Я нечаянно, у меня нога подвернулась, — неуверенно прошептал он и замолк, заметив, что Космаец не слушает его.

Космаец провел ладонью по лицу.

— Ну, вот у нас еще один кандидат на дзот. Молись богу, чтобы нам дзоты по пути не попались. На первый же пойдешь, а сейчас ступай в свой взвод.

Джока исподлобья взглянул на связного и погрозил ему кулаком, это означало: погоди, мы еще встретимся. Связной в долгу не остался, и они быстро разошлись.

Ветер свистел в разбитых окнах так недовольно, будто бы пролетал через ад. Полночь давно миновала, но никто в роте не спал. Бой, который начался еще в сумерки, заметно слабел, и с обеих сторон теперь слышались редкие выстрелы.

И партизанам и немцам это затишье было на руку: первые отдыхали и собирали силы, чтобы на заре подняться в атаку, а вторые давали своим истощенным частям возможность отойти. Только тяжелый пулемет, поставленный на разъезде у станции, не переставал лаять, он выплевывал свинец, тяжело и глубоко вздыхая. Из пламегасителя веерами вырывался огонь, снопы трассирующих пуль разлетались в разные стороны, разбивали стекла, стучали по крышам, подожгли сеновал недалеко от железнодорожной станции. Пламя пожара тянулось к небу и, как гигантская свеча, освещало ближайшие домишки; даже в пустом зале ожидания было так светло, что на стенах были видны дыры от пуль и белые куски штукатурки на полу, которые хрустели под ногами бойцов, как сухой валежник в лесу. На массивной дубовой скамье под разбитым окном лежал Космаец с сумкой под головой, он походил на крестьянина, который мирно дремлет, потеряв надежду дождаться своего поезда.

— Вот черт, бьет, как сумасшедший, — прислушиваясь к непрестанному тявканью пулемета на площади перед станцией, задумчиво сказал Стева. — Удивляюсь, как у него ствол не лопнет. Раскалился небось.

— А он меняет стволы. С тех пор как бой начался, вот уже три сменил, — ответил Космаец. — Через пять минут опять будет ствол менять.

— Откуда ты знаешь, сколько раз он сменил ствол? — удивился комиссар.

— А я слежу за ним. Каждые сорок минут меняет. На это он тратит две с половиной минуты. А нам достаточно, чтобы он на минуту замолчал, и мы перемахнем это пространство перед станцией.

— Они, собаки, хитрые. Могут нас обмануть. Риск большой, если вся рота сразу выйдет на простреливаемое пространство…

— Я тоже так думаю, поэтому решил послать Дачича и Швабича, чтобы они его сняли. Мы сделаем это за полчаса до атаки, а начнем атаку в пять часов.

Длинная пулеметная очередь рассыпалась по залу, с потолка и со стен посыпалась штукатурка. В окнах задребезжали остатки стекол. С другого конца станции ответил партизанский пулемет. Где-то близко взорвалась бомба, закашлялись, но быстро успокоились винтовки.

— Ну что за подлый народ, — с трудом поднимая сонную голову и выглядывая в окно, пробормотал комиссар. — Глаз не дадут сомкнуть.

— Пошли связного, пусть сообщит, что комиссару хочется спать, — фыркнул Космаец. — Они немного помолчат.