Сергей Зверев - Сталинградский калибр

Он яростно шарил по карманам, глядя, как танкисты покидают поврежденную машину. Черт, где-то граната была. Положить ее на боекомплект в башне и все. От танка мало что останется. Гужов стал подталкивать экипаж, чтобы тот бежал к лесополосе, но тут Щукарев схватил Соколова за рукав.

– Уходите, товарищ командир! Уходите, пока можно увести колонну. Я их задержу. У меня пятнадцать снарядов в укладке! Пока они со мной разбираются, ваши следы заметет. Они будут осторожничать, подумают, что засада. Уходите!

– Старшина… – Соколов вырвал руку из пальцев танкиста, но тот снова вцепился в полушубок лейтенанта.

– Да поймите вы, что мы время теряем! Это выход! Я прикрою вас!

Алексей смотрел в глаза старшины и пятился назад. Он понимал, что это выход. Остальные смогут уйти, пока идет бой, пока немцы сюда доберутся и увидят следы. А может, и не увидят, потому что метель разыгралась с новой силой. Кто-то пробежал мимо, толкнув Соколова плечом. Возле старшины остановился его заряжающий Саша Черенков.

– Я с тобой останусь. Как ты один с пушкой-то. А вдвоем мы их тут накрошим, а, старшина?

– Спасибо ребята! – борясь с судорогой, которая сводила его челюсти, сказал Соколов. Граната наконец нашлась в кармане его полушубка. Он вытащил ее и сунул в руку Щукарева. – Последний снаряд выпустите, потом чеку долой, гранату под кожух на топливный провод и сами на землю. Взорвется, и бегите. Полыхнет так, что уже не потушить. Соляр везде затечет и будет греть. А вы в лес, в деревню какую-нибудь. Люди свои, спрячут. Наши уже близко, ребята. Удачи вам!

Соколов бежал к лесу и думал, что все так и будет. Ничего опасного, все обойдется. Ребята не первый день на войне. Все так и сделают, как он сказал. Колонна тронулась, а со стороны дороги прозвучал первый выстрел из пушки «тридцатьчетверки». Потом еще выстрел. В ответ стали бить немецкие танки, заговорили пулеметы.

«Шестерка» продержалась сорок минут. С расстояния в 400 метров Щукарев первым же снарядом подбил немецкий Т-IV. Немцы остановились и четыре передних танка выстрелили, но только один снаряд существенно зацепил башню. Танкисты попадали, но снова поднялись на ноги. Отплевываясь от крошки брони на зубах и вытирая кровь с лиц, снова зарядили орудие. Вторым и третьим выстрелом они подожгли еще один танк и повредили третий.

Немецкие танки стали пятиться. Несколько машин попытались проскочить по дороге и зайти к советской «тридцатьчетверке» с другой стороны, но Щукарев с товарищем подбили два танка, и на дороге образовался затор. После очередного выпущенного снаряда, когда загорелся третий танк, остальные стали разворачиваться и уходить. Никто не знал, что делать с неуязвимым танком. Щукарев расстрелял почти все снаряды, когда кто-то из немецких танкистов сообразил, несмотря на пургу, что «тридцатьчетверка» стоит кормой к дороге, просто развернув башню. А значит, она подставила не лобовую броню своего корпуса, а уязвимую моторную часть.

На «шестерку» обрушился град снарядов. Танк вздрагивал, как живой организм, от каждого попадания. А потом загорелся мотор. В этот момент Черенков подавал последний снаряд, когда бронебойный снаряд, пущенный сбоку, пробил броню башни. Заряжающего разорвало почти надвое. Он лежал, стискивая снаряд, и только его ноги подергивались на пустой укладке. Кашляя, почти теряя сознание, Щукарев перегнулся и вытащил из мертвых рук товарища снаряд. Он уже почти ничего не соображал, не боялся смерти, да и не думал о ней. Психика спасает человека от паники, от сумасшествия тем, что отключает большинство эмоций в нужный момент. Старшина навел орудие под башню немецкого танка, вспомнив, что последний снаряд был фугасным. Он нажал педаль спуска, и пушка послушно выстрелила, выбросив пустую гильзу.

Щукарев полез наверх, соскальзывая ногами с казенника пушки. Он выбрался по пояс из башни и стал глубоко дышать, откашливаясь и отплевываясь. Оказывается, вытяжной вентилятор не работал, и он надышался до головокружения пороховыми газами, несмотря на то что верхний люк был открыт. Старшина выбрался на башню, а потом почти скатился вниз, на снег. Холод освежил лицо, он брал снег комками и совал в рот. Зубы ломило нестерпимо, но жажда не проходила.

Старшина нащупал на ремне кобуру, вытащил пистолет и дернул затвор. Только теперь он выглянул из-за танка. На дороге горели остатки немецкого танка, которому сорвало фугасным снарядом башню. «Хорошо я его приложил», – подумал старшина. До танка было метров триста, и там копошились люди. Далековато для пистолета, но перед смертью Щукарев хотел сделать хоть что-то еще. И он положил руку с пистолетом на крыло танка, стал наводить и стрелять. Один, второй, третий. Скорее всего, он ни в кого не попадал. Но его пули все же напугали немцев, и они попрятались. Восьмой патрон был в стволе. Старшина сполз по гусенице танка на снег и посмотрел на небо. Там за серо-белой пеленой где-то очень далеко еле-еле проглядывало солнце.