Иван Виноградов - Подробности жизни

Скажешь — расхвасталась, раскудахталась? Ну и скажи. Скажи все что хочешь. Любое слово рада буду слышать. И видеть тебя хотим сильно-сильно. Все наши трудности стали бы вполовину меньше, если бы ты был рядом с нами.

Но мы все понимаем, ты не думай. Мы научились теперь ждать и будем ждать, ждать, ждать.

Обнимаем тебя, всегда и навсегда твои

Казалось бы, хорошее слово — «гость», а ведь не каждый гость бывает хорош. Иногда и такой объявится, что бежать бы от него куда глаза глядят, лишь бы не видеть его и не слышать. Однако и бежать тебе некуда и невозможно. Куда из собственного дома кинешься?

Как раз в таком положении оказалась Екатерина Гавриловна Шувалова, когда увидела на лестничной площадке молодого Димакова. Первым ее желанием было захлопнуть поскорее дверь, набросить цепочку и если уж разговаривать, то через узенькую щелочку. Но она, как видно, упустила момент. Димаков тут же приветливо заулыбался, словно бы напоминая о каких-то прежних добрых отношениях, и по-деревенски запросто поздоровался:

— Здравствуй, теть Кать!

— Ну, здравствуй, — пришлось ей ответить.

— Витёк дома?

— Виктора нет.

— Ах да! — Димаков догадливо глянул на часы. — У него еще рабочий день продолжается.

— Он вообще придет сегодня поздно. Может быть, к ночи.

Екатерина Гавриловна продолжала стоять в дверях, не отступая и втайне надеясь, что Димаков потопчется-потопчется на площадке и повернет обратно. Всякий другой человек так, наверно, и поступил бы. Но тут перед нею стоял представитель настырного рода Димаковых, про которых она еще в свои девические деревенские годы слыхала такие слова: «С Димаковыми и на широкой дороге не разминешься, не то что на узенькой». Да и сама она сталкивалась с ними на разных дорожках и тропках. Отец этого незванно-негаданного гостя Агафон Димаков сколько раз подлавливал ее то на задворках, то где-нибудь во ржи и все приставал со своей ненавистной любовью! Одним летним вечером он подкараулил ее в таком месте, где, казалось, никакого спасенья и не придумаешь. Шла она с сенокоса ближней тропинкой, по кустам, и вдруг встал поперек пути этот ее ухажер, широко растопырил свои лапищи и весело повторил старый стишок из забытого букваря: «Ну, попалась, птичка, стой, не уйдешь из сети…» От испуга и растерянности отнялись у тогдашней птички ноженьки, да и свернуть ей было некуда: справа болотина, слева густой кустарник, а если же обратно побежать, так это все равно как от медведя: только покажи ему спину — сомнет! Одно лишь догадалась она сделать — выставила перед собой острое грабловище и, глядя на Агафона остановившимися намертво глазами, сказала: «Только полезь — брюхо проколю!» Такой разговор Агафон понял и, усмехаясь, отступил в кусты — дескать, ладно уж, посторонимся. Но как только она поверила и пошла дальше, он обхватил ее сзади за плечи, и тут, пожалуй, несдобровать бы бедняжке, да слишком уж поторопился непрошеный кавалер к ней за пазуху. Откуда только силы взялись у девки! Разъяренная, вырвалась она из рук Агафона, успела огреть его граблями и такого дала стрекача, что только перед самой деревней заметила: добрая половина новой, к сенокосу сшитой ситцевой кофты осталась в лапах у Агафона. Согнулась она, как солдат под пулями, свернула с тропинки и понеслась вдоль огородных заборов к своему саду.

Осенью того же года она вышла замуж за лесника Павла Шувалова. Человек он был смирный, не воинственный, но смелый и сильный и ходил все время с ружьем, так что его и Димаковы побаивались. Жить Катерине стало спокойнее. И все же, встречаясь с Агафоном даже на людях, она побаивалась его. Неясное недоброе предчувствие охватывало ее. Злое обещание виделось ей в бесстыжих выпуклых глазах Агафона… точно таких же, кстати сказать, как вот у этого сынка его. Во всем роду Димаковых были выпяченные, будто выдвинутые вперед глаза-бинокли, и люди, может быть, не зря говорили, что это у них от непомерной завидущности, от желания все высмотреть и вызнать, всем, чем можно, попользоваться, ничего чужого не упустить. Так и зырят. Или держат тебя в своем стерегущем прицеле…