Иван Кратт - Суровый берег

Он прислонился к столбу, поддерживавшему крышу землянки, закрыл глаза. Он был настолько измучен, что еле держался, и было настоящей пыткой глядеть на спавших людей. Он бы отдал сейчас полжизни, чтобы лечь и заснуть.

Выпрямившись, худой и бледный, Комаров сидел не двигаясь и напряженно ждал.

Первым проснулся повозочный Кузин. Самый хлипкий и маленький во взводе, он был самым выносливым и аккуратным. Ощутив необычную тишину, а затем разглядев сидевшего возле коптилки командира роты, Кузин поспешно и молча стал наматывать непросохшие за ночь портянки. Вслед за ним поднялось еще несколько человек и тоже, увидев Комарова, быстро начали обуваться. Никто ничего не говорил. В небольшое оконце брезжил рассвет, побудки не было, а кроме того, присутствие командира заставило людей встревожиться. Спустя минуты три весь взвод был уже на ногах. Не дожидаясь команды, бойцы выстроились в шеренгу.

Комаров медленно поднялся, вышел на середину землянки, обвел взглядом весь строй, вернее, шеренгу изнуренных, вялых людей, выстроившихся только в силу привычки. И также по привычке кто-то крикнул: «Смирно!»

Комаров минуту помедлил.

— Где командир? — спросил он громко, не подавая команды «вольно». Ему показалось, что он нашел, как расшевелить людей.

— Я, — ответил Харитонов, выступая вперед. Он выглядел еще хуже других. — Старший сержант Харитонов.

— Рапорт!

Харитонов четко подошел к Комарову, но слова рапорта произнес невнятно. Видно было, что ему трудно говорить.

— Повторите, — приказал Комаров.

Харитонов глянул на него, видимо, хотел что-то ответить иное, но перед строем сдержался и повторил.

Комаров выслушал рапорт до конца и, все еще не подавая новой команды, молча прошелся вдоль шеренги. Теперь он заметил, что бойцы подтянулись и стоят настороженно и ровно. Самое главное — не проявить сейчас ни тени жалости.

— Тысячи людей доверили нам свою жизнь… — только и сказал он. — Напра-во! За мной!

Шеренга повернулась, и бойцы, как один, ровно, в ногу вышли из землянки.

В этот день первый взвод неполным своим составом срубил деревьев больше, чем за два последних дня.

— С характером парень, — сказал Рахимбекову политрук.

Рахимбеков вздохнул и промолчал. Он знал, что все равно без помощи извне сил надолго нехватит.

О том, что делается сейчас на озере и на его берегах, никто ничего не знал. Сюда, в лесной лагерь, долетали только приглушенные звуки артиллерийской стрельбы, да изредка над лесом проходили самолеты. Но к буханью пушек давно привыкли, а самолеты шли так высоко, что трудно было определить, свои это или чужие.

Однажды заглянул в лагерь лесник. Он появился на поляне перед вечером и, угрюмый, костистый, зажав в кулак сивую бороду, некоторое время смотрел на поваленные могучие стволы сосен, может быть, еще ровесниц Петра. Потом подошел к подпиленному и брошенному дереву, снегом залепил прорез и молча присел у костра.

Был час перекурки. Старик долго разглядывал изможденных, в одних шинелишках и ботинках бойцов, их потрескавшиеся огрубелые руки, затем поднялся, неторопливо снял свой просторный кожух, подошел к длинному посиневшему красноармейцу третьего взвода, озябшему так, что он не в состоянии был даже прикурить от уголька самокрутку.

— Надень, — сказал лесник, передавая ему полушубок. — Стужа.

Вернувшись на свое место, он перепоясал ремнем оставшийся на нем ватник, поднял берданку.

— Бог нам послал мороз, — произнес он все так же медленно, почти торжественно. — Двадцать зим не переезжали озеро. Теперь погляди. День и ночь, день и ночь едут.

Он ушел, даже не взяв взамен шинелишки, предложенной ему оторопевшим красноармейцем.

Узнав об этом, Комаров отправился искать лесника, чтобы поблагодарить его и расспросить подробнее о Ладоге. Недавно он видел издали какую-то избушку, возможно, это и было жилище лесного сторожа.

Уже наступила ночь, но в лесу было светло, почти как днем. Ветер утих, неподвижно стояли сосны и ели, отяжелевшие от снега, синели сугробы, замерзшие, дочерченные четкими тенями, яркая, высоко вверху висела луна. И неожиданный огонек между деревьями показался Комарову чужим в этом мертвом царстве.

Комаров шел довольно быстро. Окаменевший, словно облитый глазурью снег скрипел под лыжами, они скользили легко и плавно, и капитан вскоре очутился возле рубленой избушки, величиной с деревенскую баню. И, как это ни показалось Комарову диким, окно было открыто, возле него сидела женщина в платочке и о чем-то, как видно, думала. В глубине жилья топилась печь.