Иван Кратт - Суровый берег

Чтобы нарушить молчание, Ирина вдруг оживленно сказала:

— А вы знаете, я встретила человека с большим лицом, который сидел тогда у Галины Монаховой. Он недавно был здесь на берегу. Грузил на машину какие-то ящики.

— Здесь? Любопытно! — Комаров заинтересовался. — А вы не знаете, кто он такой на самом деле?

— Нет. Я видела его у Галины всего два раза. Кажется, он служит в какой-то инвалидной артели. По-моему, вся эта компания работает там… Он даже пытался ухаживать за мной. Я так была рада, что вы тогда зашли… — сказала она, немного смутившись.

— Да… — Комаров встал, прошелся. Невольное воспоминание заставило его опять вернуться к мыслям о Ленинграде, о порученном деле, о своих людях. — Вы очень хорошо сделали, что приехали сюда, — сказал он рассеянно.

Ирина рассказала о своем житье в городе, о переезде на озеро, потом пришел Тимофей Иванович, и они просидели почти до двенадцати часов ночи.

Уже лежа на койке сторожа — тот устроился на досках, накрытых полушубком, — Комаров вдруг сказал негромко, словно стесняясь высказать свои чувства:

— Если придется вам побывать в городе, постарайтесь, пожалуйста, достать у Монаховой адрес моей сестры. Синельникова ее фамилия. Может быть, они переписываются. Сын мой у сестры, я ведь потерял жену еще два года назад. Хочется поскорее узнать о парне. Не могу простить себе, что понадеялся на нее. Сестра — женщина со странным характером. Малыш он, четыре года всего…

— Я обязательно сделаю, — тронутая его просьбой, ответила Ирина.

Ей было сейчас легко и почему-то немного радостно.

Рано утром Тимофей Иванович дал Комарову свои валенки и лыжи и проводил до островка.

За ночь ноги немного отошли, и хотя итти было еще трудно, капитан двигался сравнительно быстро. Ветер стих, снежный покров был неглубокий и мягкий, показавшееся солнце окрашивало его нежным румянцем.

Ирину Комаров больше не видел. Он постеснялся ее будить. Однако, когда на крутом повороте обернулся, у него сильнее заколотилось сердце. Палатка осталась далеко позади, сливаясь с белой равниной, и у входа ее он различил темную фигурку, неподвижно глядевшую ему вслед.

Часа через два Комаров добрался, наконец, до Зеленца и вечером выехал к своей роте. Бойцы и машины прибыли на место благополучно. Люди разыскивали его.

В тот же вечер приступили к работе.

Уже третий день на валку деревьев выходили только первый и второй взводы. Остальных Комаров поставил убирать валежник, резать из фанерных щитов лопаты. Люди обессилели, шесть человек цынготных лежали в землянке.

Комаров приказал повару заваривать хвойный настой и выдавать всем бойцам по стакану перед обедом, а лежавших заставлял сам выпивать зеленоватую жидкость два раза в день. Иногда посылал проследить за выполнением приказа Рахимбекова или политрука, и они должны были, где бы Комаров ни находился, разыскать его и доложить о состоянии больных.

Лес тянулся непроходимой стеной, казалось, не было ему конца и края. Изредка попадались болота, замерзшие летние трясины, придавленные глубоким снегом, но они утомляли людей не меньше — по ним приходилось прокладывать гати.

Ни тракторов, ни экскаваторов в роте не было. Лес пилили вручную, огромные стволы сосен надпиливали у самых корней, гниль и бурелом оттаскивали в сторону на руках. Резкий ветер и стужа, доходившая до сорока градусов, зыбучий снег отнимали все силы. Люди до сих пор еще не имели зимнего обмундирования. Нельзя было даже погреться у огня — дым костров мог привлечь внимание вражеских бомбардировщиков.

Комаров приказал разрезать несколько запасных палаток, кусками брезента обернуть ботинки. А потом, махнув рукой на запрещение, разрешил сложить костры. Командиры взводов должны были лишь следить за тем, чтобы люди жгли исключительно сухой валежник, во избежание густого дыма.

Продовольствие выдавалось еще по тыловой норме. Отчасти выручала капуста, вывезенная Степанченко из-под Коккарево. Запасливый сержант сберег ее даже во время шторма.

Большую часть дня Комаров проводил в головном отряде. Он собрал самых здоровых бойцов, распределил, по сменам, назначил каждому звену его участок работы. С топором в руках, подоткнув под ремень пояса длинные полы шинели, он пробирался вперед, делая затесы на тех деревьях, которые нужно было свалить, затем, погрев руки, еще раз сверялся с картой и брел по метровому снегу обратно.