Эмиль Кардин - Сколько длятся полвека?

Поезд отходил не в двенадцать часов, как назначили, а в половине четвертого.

В толпе провожающих махнул рукой хромой Юзек, мелькнула светлая шляпка Стефы.

Кароль, облокотившись на поперечпую доску, стоял в открытых дверях теплушки.

Когда состав загрохотал по мосту через Вислу, его охватила тоска. С болыо неожиданного прозрения почувствовал: нет и не будет города ближе того, который сейчас оставляет. Оставляет в неизвестности, беде, вдруг утратив веру в скорое возвращение.

Под колесами, под железным переплетением ферм катила Висла.

Вернувшись на исходе второй мировой войны в Варшаву, разговаривая в полуразрушенном доме с сестрой Хенрикой, Сверчевский припоминал имена из своего детства и юности. Чаще всего слышал в ответ: нет в живых.

Когда дошла очередь до хромого Юзека, Хенрика стушевалась. Брат, однако, настаивал.

— Он, видишь ли, служил в полиции…

— При немцах?!

— Кажется, да…

Сверчевский грохнул кулаком об стол.

— Я не знал никакого Юзека!..

Миновало два месяца, и генералу Сверчевскому доложили: Юзеф Ярушевский, о котором он велел навести справки, действительно был полицейским. Но расстрелян в гестапо — организовал побег группы польских партизан.

— Вот это Юзек, — сказал Сверчевский.

Никаких сведений о Стефании, урожденпой Сков–ронек, адрес до августа 1915 года: Варшава, Окопова, 3, найти не удалось.

Перелески и болота подступали к самому полотну и тянулись нескончаемо. На опушке два мужика пилили сосну. Они разогнулись, вытерли пот, безразлично проследили бег вагонов. Спустя час на болотистой прогалине босой мальчопка, пасший коров, обрадованно замахал рукой.

Поезд задерживали на всех станциях и полустанках, среди леса и в иоле. Навстречу варшавскому эшелону катили воинские составы.

Утром с натугой откатывалась по металлическому желобу тяжелая дверь. Кароль глядел и глядел.

С плачем и пьяными плясками провожали новобранцев. Странное сооружение из свежего теса тянулось вдоль перрона. Прочитав на одном конце крупно выведенное «Для господ офицеров», на противоположном — «Для нижних чинов», Кароль усмехнулся.

Молодая крестьянка катила перед собой коляску наподобие тех, в каких варшавяне возят маленьких. В коляске сидел заросший солдат, зажав между обрубками ног перевернутую папаху. Когда коляска поравнялась с теплушкой, Кароль бросил в папаху монету. Она звякнула о другие медяки…

Ночная темень поглощала одпотонный ритм колес. Мелькнет одинокое окно, может, звезда или искра из широкого раструба паровозной трубы.

Брошенная в траншеи, забубенно провожавшая новобранцев, стонущая в санитарных вагонах, притаившаяся во мраке Россия…

Кароль глядел и глядел.

Завод «Герлях и Пульст» перебазировался в село Паратище Казанской губернии. Рабочих селили в бараках, освободившихся после отправки на фронт запасного полка.

Началась дождливая осень, село тонуло в непролазной грязи.

Мама с братьями и сестрами осталась в Москве. Вначале за городом, потом на улице со странным названием Стромынка. Сестры поступили на трикотажную фабрику.

Дни Кароля тянулись тоскливо, голодно. Ботинки не просыхали, вечно хотелось есть и спать.

Русским рабочим жилось не слаще. Они мпогоэтажно материли войну, Вильгельма, Николая, хозяина и мастера. Но пленных немцев, работавших бок о бок, не обижали, к полякам относились без враждебности, скорее — с уважением: ишь ты, при галстуках.

Однажды в барак наведался студент из Казани — рыжеволосый, тощий и громогласный. Сквозь дремоту до Кароля донеслись имена, некогда звучавшие на Качей: Лассаль, Прудон, Маркс, Энгельс. И новые: Жорес, Ленин…

Под Казанью Кароль освоил русский язык, и свое отношение к сущему определил по–русски: пропади оно все пропадом. Не желает он так жить, чтоб кругом чужое и сумеречное.

В ночь на 1 января 1916 года, когда Антонина Сверчевская с детьми сидела за новогодним тортом, испеченным из толченых черных сухарей, старший сын без стука распахнул дверь…

Он устроился токарем на завод «Шестерня ситроэн», потом в гараж «Земсоюза», после февраля семнадцатого года — на завод «Проводник».

Меняя места, он тщетпо пытался вытащить семью из засасывающей нужды. Стороной услышал, что в Москве открыт благотворительный «Польский дом». Маме о нем тоже известно. Но пользоваться вспомоществованием…

Зато повезло с жильем — вначале добыли две компаты на Потешной улице, потом — третью.