Михаил Яворский - Поцелуй льва

― Строительство коммунизма ― задание не из лёгких. Нас окружают капиталистические страны. Они готовят против нас войну. Естественно, мы их победим. Однако среди нас тоже есть враги ― враги народа! Они делают вид, что будто верны нам, но на самом деле хотят подорвать нашу систему изнутри.

Она на миг остановилась, а затем, всматриваясь мне в лицо, добавила:

― Мы должны остерегаться их. Мы должны быть постоянно начеку. Мы должны знать, что они делают. Вы понимаете? Вы понимаете, Михаил Андреевич? Мы должны знать, о чём они думают и как действуют.

Внезапно до меня дошло. Мои ладони вспотели. Она хотела, чтобы я стал доносчиком. Не успел я собраться с мыслями, как она сказала это прямым текстом:

― Я хочу, чтобы ты следил за врагами народа. Присматривайся, что люди вокруг говорят и делают. Если услышишь, что кто-то выражается против системы, или увидишь, что кто-то подозрительно себя ведёт, сразу же доноси мне! Двери моего кабинета для тебя открыты.

Не ожидая моего ответа, она встала и измерила меня взглядом, словно хотела убедиться, или достоин я такого задания. Я тоже встал. Она была невысокой женщиной, но пожатие её руки было тяжелее, чем у всех бывших директоров вместе взятых.

Нет. Никогда. Только не доносчиком. Она хочет, чтобы я доносил на других. Изображать из себя друга и обманывать людей. Доносить ради своего «богатого и счастливого будущего»? Как плавно она подвела меня к этому: «Ты умный юноша… Я хочу, чтобы ты следил за врагами народа». Не дала мне даже возможности отказаться. А если бы и дала, хватило бы мне духу на это?

Эти мысли крутились у меня в голове, как испорченные пластинки пана Коваля. Доносчиком я не буду. Но… если я не буду отчитываться Боцве, то сам стану подозреваемым …врагом народа.

Выхода нет. Директриса перехитрила меня, загнала в западню. Моё молчание означало согласие. С течением дней меня начало душить чувство безвыходности. Почему я? Почему она решила, что из меня выйдет хороший доносчик? Боясь, что меня кто-то услышит, я мысленно ругал директрису последними словами.

Во мне нарастала потребность рассказать об этом кому-нибудь, но в то же время неверие всем и каждому. Сначала я думал, что в классе должен быть хотя бы один информатор, но потом начал подозревать всех, даже Богдана, своего наилучшего друга.

Богдан последнее время вёл себя странно ― казалось, он избегал меня. Раньше после уроков мы просто шли к нему и там часами играли в шахматы. Когда пан Коваль выезжал на проверку, а эти поездки становились всё более длительными и частыми, мы играли допоздна и я оставался переночевать. В таких случаях я иногда встречал его старшего брата Игоря, старшеклассника из нашей школы. Но эти встречи были очень короткими, потому что он всегда куда-то спешил. Он редко ночевал дома. Зато мать Богдана всегда была в нашем распоряжении, несмотря на свой напряжённый график работы. Она делала нам горячий чай, а когда я у них оставался, готовила ужин ― кашу, иногда даже с молоком. Сама она, наверно, ела немного, потому что была очень худая. Богдан говорил, что это через волнение ― она боялась, что после экспроприации дома её выгонят из квартиры и вышлют на принудительные работы в Сибирь. Как жена адвоката и бывшая хозяйка дома, в глазах власти она была кандидатом на врага народа.

Теперь, через неделю после встречи с директрисой, я ещё ни разу не играл с Богданом в шахматы, из школы уходил один и часами шатался по городу. На улице я чувствовал себя более свободным.

Обычно, выйдя из школы, я шёл на бывшую улицу Сапеги, потом поворачивал на улицу Техническую, где до освобождения работал пан Коваль. Оттуда я выходил на улицу Мицкевича ― самую крутую в городе, что спускалась около парка. Именно по ней во время своих «милицейских деньков» спустили «Мерседес» отца Ванды.

Около подножья простирался центр города, там я шел в пассаж Миколяша. Перед войной в нем бесцельно прогуливалось много людей ― от старого до малого, хотя в основном молодёжь. Этот пассаж со стеклянным верхом был каким-то особенным.

Когда я пересекал его сегодня, на ум мне пришёл Тарзан и его приключения в джунглях. Перед войной в пассаже был магазинчик комиксов, а рядом с ним продавали мороженное. Я часто заходил сюда с Богданом чтобы купить или обменять комиксы, съесть мороженное, посмотреть киножурнал новостей или просто бездельничать. Теперь тут был магазин военной книги.