Михаил Яворский - Поцелуй льва

Чем ближе было к семи часам ― времени официального открытия магазина, тем нетерпеливее и суетливее становилась толпа. Очередь уплотнялась, потому что задние начали толкаться. Давление вперёд усиливалось, хулиганов вытесняли. Они же толкали очередь назад. Началась драка, в ход пошли кулаки.

Какой-то мужчина, закутанный в перину вышел из очереди, пытаясь успокоить противников. На удивление, они остановились и выслушали его выступление про то, что драться нет смысла, потому что мы в одной лодке и действовать должны цивилизовано, потому что весь мир наблюдает, как мы строим социалистическое общество. Он не успел закончить. Один из хулиганов на воровском жаргоне как накинется на него: «Кто ты такой, мать твою й…?! От…сь, пока тебе фары не выбили!»

Мужчина в перине аж оторопел от такого разговора. Он казался образованным человеком, наверно, был интеллигентом. Вначале, не зная как среагировать, он словно окаменел. Его лицо исказила бессильная ненависть. Потом он медленно снял свою перину и набросил на голову хулигана, словно пытался задушить его.

Остальные хулиганы поторопились на помощь коллеге. Перину таскали кто куда, пока не разорвали, только поднялось облако пуха. В это мгновение продавец из середины открыл магазин. Увидев облако пуха, он попробовал снова закрыть двери, но это было поздно. Хулиганы уже втиснулись и давай проталкиваться к магазину. Я тоже потолкался и влетел сразу за хулиганами, которые уже хозяйничали за прилавком среди бутылок.

Я начал колебаться. Тем временем продавец вылез на ящик и разорялся, что хищение государственного имущества карается двадцатью годами заключения.

― Вон! Вон! ― кричал он― Магазин закрыт!

― Закрой рот, мошенник, ― оборвал кто-то. ― Не бзди, и тебе для чёрного рынка останется.

Я колебался. Но представив, как пойду домой с пустыми руками, я схватил с полки бутылку водки. Как зверь, который идёт на запах добычи, я осмотрелся, взял ещё одну бутылку и затолкал её в боковой карман.

Ощущая жжение в животе, я направился за хулиганами, которые пробирались сквозь толпу. Они изменили тактику: теперь они были на стороне закона, кричали, что идут вызывать милицию.

Люди неохотно расступались и пропускали их.

Выкарабкавшись из толпы, я чувствовал себя гордым. Поворачивая за угол, я оглянулся и увидел длинную, громоздкую очередь трудящихся, которые даром надеялись достать хотя бы одну бутылку водки.

После звонка учитель вручил мне записку: «Сегодня, 12 января, в десять часов, явиться к директору школы». Это через час. Час в формальном понятии, но в действительности намного дольше, потому что наши уроки истории всегда казались намного длиннее, чем должны были быть. Иногда они тянулись бесконечно, словно столетия, из которых состояла история.

По дороге в кабинет директора я не чувствовал ни уверенности, ни подавленности. Если бы меня вызвали к предыдущему директору, я был бы уверен, что ничего хорошего ждать мне не стоит. Это был лютый зверь, ему бы только кого-то унизить или наказать без каких-либо причин.

Зато наша теперешняя директриса, товарищ Валерия Боцва, была женщиной со вкусом. Она была непоколебимой и властной, но не жестокой. Иногда мне казалось, что она сестра-близнец св. Терезы, подобие которой я часто видел среди икон в церкви св. Юра.

Я не мог припомнить ничего такого, за что меня могли вызвать к директору.

Тихонько постучал, надеясь, что по каким-либо причинам её не будет в кабинете. К сожалению, я сразу услышал её властный голос: «Заходите!»

Входя, я почувствовал, как дрожат мои ноги.

Директриса стояла за огромным, новым дубовым столом. Не сводя с меня глаз, она предложила мне сесть. Она тоже села. Я надеялся, что она сразу скажет, зачем вызвала, но она молча осматривала меня. Я и сам внимательно смотрел на неё с выражением уважения.

Я впервые видел нашу директрису так близко.

Короткая стрижка ― это понятно: большинство, как у нас говорили, «восточниц» имели короткие волосы в знак того, что они активно строили коммунизм. Но теперь я заметил, что волосы у неё тонкие-претонкие ― казалось, что каждая волосинка росла отдельно, торчала как иголка у дикобраза. Губы у неё были тонкие, уголками вниз с чёткими, словно карандашом обведенными контурами, и поэтому её рот выглядел так властно, как у довоенного директора.