Бэзил Дэвидсон - ОПЕРАЦИЯ «АНДРАШИ»

— Надеюсь, у вас есть хорошее убежище. Она удивленно взглянула на него:

— Я тоже на это надеюсь. Потом она встала и вышла.

— Что с ней, Том?

— Она понимает, когда она лишняя.

— Какая чепуха! Я был абсолютно вежлив.

Том отнял руки от проводов и клемм. Его голос дрогнул:

— Как бы не так!

— Они слишком самодовольны.

— Они думают, что они правы.

— А вы?

— Я ничего не думаю.

Знакомый глухой тупик. Он снова нагнулся к своему огоньку и сжег последнее из писем матери. Ни один устав ничего не предлагал для подобной ситуации. Дисциплина, уважение, достоинство — от них давно уже не осталось и следа. Он выпрямился и ногой погасил огонь, растоптав бумажный пепел, словно самого себя. «Надеюсь, — писала его мать, — ты не позволяешь себе слишком уж одичать…» Кто-то окликнул их из-за двери, и в комнату ввалился Бора.

— Вот вы где! А мы вас ждем.

— Как так? Ведь еще только семь.

— За столом. У Кары. Эй, Никола, бросай-ка эту свою штуку. Кара угостит тебя вином.

— А как дела у Кары? — спросил Том. Им уже стало легче,

— Сам увидишь! — воскликнул Бора. — Ну, что Кара… Кара говорит, что мы выпьем все вино. Все до капли. Чтобы этой гнуси ничего не досталось.

— Я бы лучше выпил ракии.

— Раз так, Никола — задумчиво произнес Бора, — будет и ракия. — Он покачал головой и пошел к двери.

Дом Кары стоял на другом конце Нешковаца — обветшалый и в былые дни ничем не примечательный дом, но теперь ставший центром тайной деятельности, а потому очень важный. Кара был чем-то вроде политического главы селения, и в нынешние времена обладал большим влиянием. Великан даже выше и шире в плечах, чем Бора, такой, каких рисуют на вражеских плакатах, — большевик с ножом в зубах, а на самом деле человек, славившийся в этих местах тем, что он получал медали — золотые медали — за свое вино в давние, такие давние дни мира.

Добрый человек и патриот, думал Руперт, если сказать правду. Но правду вряд ли когда-нибудь скажут. А раз так, то ему, пожалуй, следует поговорить с Томом о том, как важно сохранять чувство меры, о том, что нельзя совсем уж брататься с этими людьми. Подобное взывает к подобному — вот в чем суть. Можно даже понять, как это соблазнительно. «Оставайся верен себе, мой родной, не поддавайся соблазну сил зла». Письмо, в котором его мать написала это, он тоже сжег. Удастся ли когда-нибудь объяснить?

Спотыкаясь в густом сумраке, они шли за темным силуэтом Боры по ухабам и рытвинам того, что здесь считалось деревенской улицей. Справа над рекой в небо вонзался светлый конус угасшего дня. На порогах домов стояли люди. Кое-кто из самых молодых махал им, и Том махал в ответ. Было ясно, что все понимают положение вещей. Все знали, что враг явится завтра, будет ломать двери, выстукивать полы в поисках тайников. Все знали не только это, но и еще многое другое. А если правда, что они ожидают еще и того, чего твердо не знают, чего не осмеливаются даже представить себе, то нельзя ли как-нибудь им помочь? Помочь им нельзя, потому что это уже перестало быть личным делом. И они тоже это знали. Знали так же твердо, как он сам. И тем не менее его задевало невысказанное осуждение Тома.

Он попытался идти с достоинством, в согласии с требованиями дисциплины и уважения к себе. Возможно, потом никто не увековечит эту минуту, когда в семь часов зимнего вечера они уходили из этой безвестной деревушки, никто не расскажет о ней в хрониках, не опишет неизбежность этой жертвы, не раскроет внутренней ее правды. Но по крайней мере эти крестьяне видят сейчас, как он перед отбытием, которое означает не личное его спасение, а принятие гораздо большей опасности, идет в согласии с требованиями дисциплины и уважения к себе — хотя бы это он может им предложить. Dulce et decorum est [2] Начало латинского изречения: «Приятно и почетно умереть за отечество». — Прим. перев. — как ни избита эта фраза, в ней все-таки что-то есть. Рядом с ним Том шагал вразвалку, с расстегнутым воротом, сунув руки в карманы. Ему очень хотелось внушить Тому, как следовало бы вести себя сейчас. Но пожалуй, лучше не стоит. Том не захочет понять.

Они прошли мимо дома, где жила Нела. Она тоже стояла на пороге и махала им.

— Героизм, мать вашу! — взорвался Том. — До чего же все это глупо!

Нижние чины редко способны постигнуть самую суть. Да это им и ни к чему.

— Я думаю, у них все обойдется, Том. Ведь эта деревня то и дело переходит из рук в руки.

Они прошли до конца улицы и еще шагов через сто в темноте почти над самой рекой увидели свечи, теплящиеся в окне дома Кары и Мары.