Михаил Аношкин - Уральский парень

Когда расселись вокруг брезента, дядька сказал, обращаясь к одному из пареньков:

— Разбуди-ка, Ванюха, Филиппа. Ишь, намаялся, бедолага, — ужина не дождался.

Паренек кинулся к шалашу, но вскоре вернулся.

— Нету его.

— Как это нету? — рассердился дядька. — Сейчас только свистел в обе ноздри.

К шалашу пошла девушка, тоже вернулась ни с чем, пожала плечами:

— Куда девался?

— Что за оказия, — всполошился дядька. — А ну, покличьте!

Девушка, сложив ладони рупором, крикнула в темноту:

— Филипп Семе-е-еныч! Отозвалось только эхо. Дядька почесал затылок:

— Куда же он запропастился? Чудной какой-то! Как мешком из-за угла пришибленный: только что в шалаше дрыхал — и на тебе!

— Никуда не денется, придет, — хмуро сказал Ванюха, протягивая ложку к ведру.

— Кто это? — спросил Балашов.

— Какой-то третьего дня прибился к нам. Возьмите, говорит, в помощники. А мне что? Лишние рабочие руки не в тягость. От этих, — кивнул он головой на пареньков, — проку еще мало. Куда же он делся-то? Покличь, Катюша, еще.

— Не маленький, не заблудится, — возразила девушка. — Проголодается — придет. Давайте ужинать.

И все молча принялись за еду.

Напрасно звали Филиппа. Он бежал. Когда дремал в шалаше, услышал голоса Балашова и Миронова. Приподнялся, узнал обоих. Обуял страх. Этот Балашов словно по пятам ходит, нюхом чует, где прячется дичь. Неслышно выполз из шалаша в непроглядную темень леса, выбрался на проселочную дорогу и припустил по ней. Запыхался, встал, прислушался. Тихо. Потом до него долетел приглушенный расстоянием голос девушки. Звала его. «Филипп Семеныч, — зло усмехнулся он. — Я такой же Филипп, как ты Клеопатра». Думал пережить в лесном краю лихолетье: каждая тропинка знакома, каждая норка известна. Ищут, поди. Опять этот Балашов, словно злой рок, встал на пути. Нет, надо уезжать, подальше, в Сибирь. Затеряется где-нибудь на Лене, как песчинка, ни одна собака не найдет. Жить охота, ох, как охота жить!

Если перевалить эту гору, то можно выйти к разъезду. Правда, останавливаются на нем лишь товарные поезда и то не все. Это, пожалуй, лучше. Меньше любопытных глаз. Сядет на товарный, на большой станции купит билет на пассажирский. Пропадай пропадом родные неприютные места. Здесь родилась мечта о золотом богатстве, о роскошной жизни. Все полетело прахом. Голова поседела, сморщилась душа от поганых дел…

На разъезде появился на рассвете. Железнодорожник посмотрел подозрительно, но не возразил, когда Шишкин залез в угольный бункер товарного поезда. Железнодорожник дал отправление, еще покосился на бункер и пошел в помещение. А когда Шишкин на большой станции спрыгнул на землю, намереваясь идти к водокачке, чтобы умыться, кто-то властно взял его за правую руку. Шишкин резко повернулся, но не вырвался. Страх сковал все тело.

— Спокойно, — сказал ему военный в фуражке с зеленым околышем. — Сопротивление бесполезно.

Бесполезно. Это верно. И какое тут сопротивление, если руки и ноги налились свинцовой тяжестью? Кончено. Всю сознательную жизнь мучила Шишкина мечта о богатстве, о роскоши. Был момент, когда эта мечта казалась осуществимой: тогда мешал только Воронцов. Геолога убрать с пути было проще простого, золота в той речушке хватило бы не одному Шишкину. Но что мог он сделать с золотом? Начал потихоньку сбывать — заметили, стали посматривать с подозрением. Пришлось затаиться. А тут появились эти щенки — Балашов и Миронов. Да еще Носач так дурацки засыпался. Когда Шишкин увидел воронцовский портсигар у Балашова, он не на шутку обеспокоился. Разыскал Носача и чуть не убил его. Вот ведь шустик: говорил — ничего не бери у геолога, а он взял портсигар. Говорил — убери подальше портсигар, коли он оказался у тебя, утопи его в самом глубоком озере. Так нет, пожалел безделушку, но даже спрятать как следует не сумел: нашли. А потом как самый последний глупец пытался отобрать этот портсигар. Не везет Шишкину на помощников. Скрылся из города — и вовремя. Через год грянула война. Шишкин, ни минуты не колеблясь, подался под крылышко фашистов: у них с золотом еще никто не пропадал. Развернул коммерцию, но не учел двух обстоятельств: во-первых, мало золотишка под рукой оказалось, а во-вторых, у немцев есть такие проходимцы, которым он, Шишкин, не годился и в подметки. Словом, вся коммерция вскоре вылетела в трубу, а сам коммерсант нанялся на службу к оккупантам. В сорок пятом окончательно все рухнуло, Шишкин очутился за колючей проволокой. Фортуна улыбнулась ему еще раз: удрал. Дружки снабдили его надежными документами. Ожило старое, самое желанное: тихая речушка на Южном Урале. И золото. Его там много. Можно годик-два незаметно покопаться, создать запасец и податься куда-нибудь в места спокойные. С золотом не пропадешь. Можно недурно устроить жизнь. Все образуется. Два года как-нибудь потерпит. Хорошо, что речушка далеко от города. Потерпит, а там… Эх!