Владимир Дягилев - Солдаты без оружия

— Ну как? Проверил? — мусля языком краешек газеты и кивая в сторону дома, куда ушел Филиппов, спросил Сатункин.

— Во мужик! — с восторгом отозвался Годованец, поднимая большой палец. — Слышал, как он меня сегодня по матушке пустил?

— Что же тут хорошего? — сказал Сатункин, протягивая Годованцу горящую спичку.

Годованец прикурил, затянулся, закашлялся.

— Ох, крепок… Што ли, не понимаешь? Не хилый интеллигентик, а наш, настоящий. — Он прищурился, дым ел глаза, и добавил: — И не трус к тому же. Это проверено… Нам какую-нибудь фрикадельку не дадут.

Сатункин ущипнул себя за ус, лукаво ухмыльнулся:

— Стало быть, нюху-то у кого нет?

— Придуриваешься, — морща нос, после паузы шутливо пробурчал Годованец. — Говоришь, память плохая, а что не надо — помнишь.

— Эх ты, нюхальщик! — засмеялся Сатункин.

…На кухне хлопотали Анна Ивановна и Зоя, укладывая хирургическое имущество. Они дружелюбно поздоровались с начальником.

— А где же ваш командир? — спросил Филиппов.

Анна Ивановна кивнула в сторону комнаты и сказала, почему-то понижая голос:

— Тсс… Заезжал Загреков. Беседовал с ним о вступлении в партию. Даже обещал дать рекомендацию. Но Александр Семенович, знаете, у нас какой? С фантазией. Сейчас думает… Вы уж, пожалуйста, с ним подушевнее.

— Попытаюсь.

Филиппов прошел в комнату.

Она была пустой, только еще не успели убрать аккумуляторы. Звонко отбивали ритм громадные, во весь угол, комнатные часы, точно выговаривали: «день, день, день, день…» Пахло лекарствами.

У окна стоял Рыбин.

Филиппов видел его круглый затылок, немного оттопыренные уши, крестик-рубец на шее. Из-за этого крестика на первом курсе Сашу прозвали «георгиевский кавалер», Кличка не привилась. Филиппов знал историю этого крестика: в детстве Саше делали операцию, мать отдала доктору обручальное кольцо — больше расплачиваться было нечем…

Филиппов подошел к окну, встал позади Рыбина.

Рыбин не обернулся. Он по звуку шагов узнал Филиппова, но не захотел первым начинать разговор. За окном стоял пасмурный денек, по небу бежали бесконечные серые тучи. Иногда между туч появлялся еле заметный просвет, похожий то на ветвь дерева, то на ручеек, то на лохматую лапу зверя.

— Помнишь, Саша, весну сорок второго года? — негромко спросил Филиппов. — Помнишь, как мы любовались сибирским вечерним небом? Оно было чистое, голубое, и луна заглядывала в нашу комнату. Луна была большая, круглая. Мы ее называли лысиной…

— А рядом был парк, играл оркестр, нас туда не пускали, — отозвался Рыбин. — Мы смотрели на проходящие парочки и вздыхали.

— А помнишь, в двадцать три ноль-ноль, ни на секунду позже, в казарме появлялся Шуб, кричал: «Товарищи слушатели, напоминаю: в шесть часов подъем! На лекциях спать не позволю». Мы втихомолку поругивали его, нехотя ложились, но все равно никто не спал.

— Все помню, — сказал Рыбин, поворачиваясь к Филиппову и близоруко щуря глаза. — Одного не помню: чтобы ты лирикой занимался.

Филиппов раскатисто засмеялся. Он смеялся не часто, но если уж смеялся, то от души, громко, как все здоровые люди.

— Это я, чтобы тебя расшевелить.

Рыбин добродушно улыбнулся, на щеках появились ямочки.

— Вот дипломат! А я сразу и не понял.

Он кашлянул в кулак, из скромности умолчал о приезде Загрекова, заговорил о другом:

— Рассказывай, зачем пожаловал?

Филиппов понял его уловку, но решил до подходящего момента не показывать, что ему все известно.

— Заехал по делу. Был у начсанарма. Говорили о работе медсанвзвода. При таких темпах наступления ты опять можешь отстать от бригады.

— Что же он решил?

— А вот что. Пыл свой хирургический вы с Анной Ивановной умерьте, в функции медсанбата не лезьте. Ваша задача — делать самое необходимое.

— Например?

— Давай посоветуемся. За этим я и приехал.

— Гм… это оригинально.

Рыбин достал из кармана очки, надел их, как будто желая получше разглядеть Филиппова. Он знал, что Филиппов никогда раньше не любил показывать свою слабость — до всего старался сам доходить, — и поэтому удивился его желанию посоветоваться. «Должно быть, ему очень тяжело».

— Что смотришь? Говори.

— Видишь ли, трудно сейчас ориентироваться: ситуации бывают разные.

— А все-таки? Давай наметим самое необходимое, то, что нужно делать при любой обстановке. — Филиппов придвинулся к окну, нарисовал пальцем на отпотевшем стекле цифру «один». — Регистрировать раненых надо?